Ей было почти смешно. Так иронично! Разве это не похоже на расплату? Она стояла у распахнутого окна и старалась не дышать глубоко; чувствовала себя униженной и разбитой, не знала, куда приткнуться. Она на него глаз поднять стыдиться; у нее все внутри теплеет, стоит вдохнуть поглубже, а он на нее, как на грязь смотрит! Смотрел. А теперь в упор не видит, только тепло щуриться госпоже Роашат, продолжая возмущаться скорее в шутку. Даже намека в глазах нет на то, что он хоть что-то чувствует.
Аглая гораздо чаще воображала себе любовь как у родителей. Парность! Глупая физическая тяга. Настоящая любовь совсем иная, не из-за каких-то запахов, а вопреки всему… Но порой — совсем редко! — девушка представляла, как встречает истинного. Конечно, она его отвергает, ведь все почему-то уверены, что раз пара — то считай уже твоя. И делать ничего не надо. И ее истинный будет тоже так считать. Что она уже его. А она так просто не дастся!
Вот только ее истинный ее даже не чует.
Щеки опять стыдливо налились румянцем, стоило вспомнить, как она усомнилась перед Соль в их парности с Нико. Она представила на мгновенье, что это она на ее месте, что это ей никто не верит, над ней смеются… Нет. Нет, всего этого не будет. Потому что ее пара — болезный дурак и хам! Запах — это просто запах. Физическая тяга — ничто. Он ей не пара. Сердце уже выбрало другого. Раз он ее не чует, так даже лучше! Она гордая и не будет бегать за ним…
— Может вы закроете окно? — предложил Тори.
На мгновение в душе вспыхнула радость, что он ее наконец заметил. Радость, впрочем, быстро сменилась раздражением. Нет, ей не нужно этому радоваться. Сердце уже выбрало не его, пусть даже ее чувство и не найдет ответа.
— Больным полезно дышать свежим воздухом, — Аглая сдержанно улыбнулась, — Это я вам как несчастное больное дитя говорю.
— Да я же за вас беспокоюсь, — вскинул брови мужчина, — Что мне от ветерка сделается?
Девушка пожала плечами.
— А мне что сделается?
— Ну а вдруг вас ветром подхватит и унесет на Ту Сторону? К страшным человекам с их страшными рассказами о том, какие перевертыши страшные! Я слышал, в желании самоутвердиться за счет других, некоторые готовы сделать жуткое пугало даже из тех, кого толком не знают… — девушка нахмурилась, не понимая, что за намек ей чудится за этими словами.
— Кляп тебе что ли еще в рот засунуть? — задумчиво потянула Соль, но Тори даже не обернулся, продолжая.
— Вы не считаете, что порой лучше промолчать?
Аглая согласная кивнула мужчине и открыла окно еще шире, улыбнувшись.
— Вот и пейте свое лекарство молча!
Соль подперла подбородок кулаком, наблюдая за нахохолившейся, раздраженной девчонкой. Интересненько…
Глава 8.
Я иду по коридору бесшумно. Вовсе не потому что что-то случится, если кто-то увидит, что я выбралась ночью из постели — ну разве могут меня наругать за то, что мне захотелось выпить теплого молока? Дядя может поворчит, но не всерьез, он же меня обожает… Я иду бесшумно, потому что я притаившаяся хищница! Прекрасные хищницы вроде меня появляются неожиданно, шокируя окружающих.
Я ступаю мягко, перекатывая аккуратно вес, никуда не тороплюсь. Из дядиного кабинета слышатся приглушенные споры и тонкая полоска янтарного света выливается в черный коридор из зазора двери. Двери в этом доме были плохие: закрывались либо на века, либо не закрывались крепко вовсе. Свою дверь я открывала с трудом, а дядина вот, как ни старайся, не захлопывалась плотно.
Я все еще думаю, что лучше было бы остаться на землях лесных кошек. Там мы жили в большом крепком доме, построенном еще отцом, а все ровесники меня боялись и уважали. Там мне сватали своих сыновей князья и вожди с соседних земель, надеясь, что в их детях я учую пару. Я большая, сильная и здоровая; у меня славные предки — значит и котятки у меня будут всем на зависть.
Я завидная невеста, я иду по большой тропе между домов — и все любуются мной, глядят восхищенно мне вслед! Так и должно быть. А здесь, в этой империи, я чувствую себя непривычно маленькой. Дома огромны, зверей целые скопища и никто мне вслед мне не любуется… Это слегка раздражает. Но лишь слегка. Гораздо больше, что нельзя обернуться, пробежаться по лесу с друзьями, нарычать на соседа и с разбега прыгнуть в ручей, забрызгивая дяде штаны. Он бы ворчал, может даже обернулся бы тоже и попытался бы за шкирку вытащить своего шаловливого котенка, нарычал бы и полез вылизывать лоб и щеки. Но я даже котенком слишком большая для него — я бы его сама за шкирку и вылизала бы! А дядя бы потом ворчал, что у меня никакого уважения к старшим, но все равно бы подкладывал в обед добавки, чтобы росла большой и сильной. Всем на зависть.
А в этом неоправданно большом и по-идиотски тесном городе ничего нельзя. Нельзя выходить, нельзя обернуться, нельзя играть и знакомиться с мальчиками. Ничего нельзя! А там, где можно, скоро всех хорошеньких женихов разберут, пока я тут прячусь словно преступница. Мне уже четырнадцать — я уже почти женщина. И в этом доме мне одной скучно.