Особое мнение

– Да, он времени зря не теряет, – охваченный отвращением, пробормотал Эндертон.

Каплан щелкнул клавишей, и голос диктора смолк.

– Должно быть, Лиза отправилась прямиком к нему, – горько, задумчиво добавил Эндертон.

– А с чего им мешкать? – удивился Каплан. – Ваши намерения сомнений не вызывают. Везите его в город, – распорядился он, кивнув своим. – Не по себе как-то, пока он рядом. В этом отношении я комиссара Уитвера всецело поддерживаю: его необходимо нейтрализовать, и как можно скорее.

IV

Под частым холодным дождем, барабанившем по мостовой, лимузин генерала Каплана несся темными улицами Нью-Йорк Сити к штаб-квартире полиции.

– Думаю, генерала нетрудно понять, – сказал Эндертону один из сопровождающих. – Будь вы на его месте – тоже не церемонились бы.

Мрачный, возмущенный до глубины души Эндертон не удостоил его даже взгляда.

– Ладно, чего там, – не унимался конвоир, – вы же всего-навсего один из множества. В концлагерях держат тысячи человек… что-что, а одиночество вам наверняка не грозит. Может, еще и уходить оттуда потом не захотите.

Беспомощный Эндертон провожал взглядом прохожих, спешивших куда-то вдоль залитых дождем тротуаров. Сильных эмоций он не испытывал: все чувства заглушила тупая, неодолимая усталость. Судя по мелькающим за стеклом табличкам с номерами улиц, езды до штаб-квартиры полиции оставалось – всего ничего.

– А этот Уитвер, похоже, малый не промах, своего не упустит, – непринужденно заметил еще один из конвоиров. – Вы с ним хотя бы знакомы?

– К сожалению, – буркнул Эндертон.

– Стало быть, он пожелал занять вашу должность и потому вас подставил… вы уверены?

Эндертон невольно поморщился.

– Какая вам, собственно, разница?

– Да так, любопытствую, – пояснил спрашивавший, смерив Эндертона равнодушным взглядом. – Значит, вы – бывший комиссар полицейской службы… То-то в лагере, думаю, обрадуются вашему появлению! Вас ведь там, надо думать, многие помнят.

– Вне всяких сомнений, – согласился Эндертон.

– А новый-то, Уитвер, однако, времени зря не терял. Повезло Каплану с таким работничком во главе полиции…

Внезапно разговорчивый конвоир взглянул на Эндертона едва ли не с мольбой.

– А вы действительно думаете, что все это интриги?

– Ну, разумеется.

– И, значит, волоса на голове Каплана не тронули бы? Надо же… Прекрим впервые в истории дает промашку? Какая-то перфокарта – и ни в чем не повинный человек подведен под статью? А может, это уже не в первый раз? Может, невиновные попадали в лагеря и раньше?

– Вполне возможно, – безучастно признал Эндертон.

– Может, на этом вообще вся система даст трещину! Вот вы наверняка не собирались никого убивать… а что, если и никто из осужденных не собирался? Вы ведь поэтому и говорили Каплану, что хотите остаться на воле? Надеялись уличить систему в ошибке? Есть настроение – не стесняйтесь, выкладывайте. Я предрассудков лишен.

– Чисто между нами, не для протокола: насчет интриг – это точно? Вас правда подставили? – спросил один из его товарищей, повернувшись назад.

Эндертон тяжко вздохнул. Он уже сам ни в чем не был уверен. Возможно, он каким-то образом угодил в замкнутый круг, петлю времени без начала и конца, без причин и следствий? Правду сказать, еще немного, и бывший глава полицейской службы охотно признал бы, что пал жертвой переутомления, невротических фантазий, порожденных усиливающейся с каждым днем шаткостью положения. Еще немного, и сдался бы. Усталость тяжким грузом давила на плечи. Борьба с неодолимым казалась бессмысленной: что толку сопротивляться, если все карты легли не в его пользу?

От грустных мыслей его отвлек пронзительный визг колес. Водитель, судорожно вывернув руль, ударил по тормозам: на перекресток впереди, перекрывая полосу, вынырнул из тумана громадный грузовик-хлебовоз. Прибавив газу, водитель лимузина, пожалуй, успел бы спастись, проскочить у него перед носом, но слишком поздно понял собственную ошибку. Ушедший в занос автомобиль накренился, развернулся на девяносто градусов, слегка замедлил ход и врезался в грузовик – лоб в лоб.

Сиденье под Эндертоном, взбрыкнув, швырнуло его лицом о дверцу. Мозг в голове взорвался острой, невыносимой болью. Захлебнувшись ею, Эндертон из последних сил уперся руками в пол, пытаясь подняться на колени. Где-то неподалеку гулко, зловеще затрещал огонь. Мутные отсветы пламени тряско мерцали, затмеваемые прядями тумана, который сочился в салон искореженного автомобиля.

Снаружи к Эндертону потянулись чьи-то руки. Словно во сне, бывший комиссар почувствовал, как его выволакивают под дождь сквозь дыру на месте сорванной дверцы. Тяжелая подушка сиденья, придавливавшая его к полу, отлетела в сторону. Сам не заметив, как оказался на ногах, Эндертон всей тяжестью навалился на чье-то плечо и, увлекаемый спасителем, заковылял к темному зеву проулка невдалеке от машины.

Издали донесся вой полицейских сирен.

– Живы? – негромко, встревоженно шепнули ему в самое ухо.

Резкий голос спасителя оказался совершенно незнакомым – чужим, суровым, вполне под стать хлещущему в лицо дождю.

– Слышите меня?