Но если отказаться от галерей вообще, выходит, ему и до рабочих архивов теперь не добраться? В архивные помещения, кроме как галереями, не попадешь: из канцелярии туда ведет только узкая стальная тропка…
Взмокший от пота Шарп доковылял до гостиной, плюхнулся на диван, сгорбился, сжался в комок, тщетно гадая: каким образом удержаться на службе, как дальше работать, черт побери?
Жить-то, жить дальше как?!
Хамфрис выдержал паузу, но пациент, похоже, не собирался продолжить рассказ.
– Возможно, вам хоть немного, да полегчает, если я скажу, что боязнь падения – весьма распространенная фобия? – спросил Хамфрис.
– Нет, – буркнул Шарп.
– Пожалуй, оно и правильно: с чего бы? Хорошо. Значит, проявляется фобия далеко не впервые. А первый приступ вы перенесли в?..
– В восемь лет. На третьем году войны. Поднялся на поверхность, поглядеть, как там мой огородик… видите, с детства в земле ковыряюсь, – с блеклой улыбкой прибавил Шарп. – Тут сеть ПВО Сан-Франциско засекла выхлоп советской ракеты, все тревожные вышки вокруг засверкали, что твои «римские свечи», а меня тревога застала над самым убежищем. Бросился я со всех ног к люку, крышку поднял и – вниз, а на дне, у подножия лестницы, мать с отцом ждут. Заорали они на меня: скорей, дескать, скорей! Я – бегом к ним…
– И, очевидно, упали, – догадался Хамфрис.
– Нет, не упал. Испугался до полусмерти. Стою столбом, с места сдвинуться не могу. Родители орут во все горло: им же нижнюю бронеплиту завинчивать нужно, а пока я не спустился, нельзя!
– Верно, верно, – с ноткой отвращения в голосе вставил Хамфрис, – помню я это двухуровневое старье. Сколько же народу, наверное, позастревало в закутке между крышкой входного люка и бронеплитой, – вздохнул он, пристально вглядываясь в лицо пациента. – Вы в детстве не слышали о таких случаях? О людях, застрявших на лестнице во время воздушной тревоги – и наверх не выбраться, и в бункер уже не попасть…
– Да не боялся я застрять на лестнице! – оборвал его Шарп и, содрогнувшись всем телом, облизнул пересохшие губы. – Боялся, что упаду – споткнусь, кувыркнусь со ступеней вниз головой! Что делать… пришлось развернуться и поскорее назад. Наружу.
– Под ракетный обстрел?!
– Положим, ракету-то наши сбили на подлете. Но я до отбоя тревоги так в огородике и копался. Ох, и всыпали же мне после родители! Едва ли не до бесчувствия выпороли.
«Зачатки комплекса вины», – невольно подумалось Хамфрису.
– А следующим приступом, – продолжал Шарп, – меня накрыло уже в четырнадцать. Война пару месяцев как кончилась, и отправились мы посмотреть, что там осталось от нашего городка. Не осталось ничего, кроме кратера с радиоактивным шлаком, шести, а то и семи сотен футов в глубину. Стою я у кромки, смотрю, как рабочие вниз карабкаются, и тут… опять тот же страх.
Раздавив окурок о донышко пепельницы, он надолго умолк и продолжил лишь после того, как психоаналитик протянул ему новую сигарету.
– Тогда-то я и покинул наши края. Снился мне этот кратер – громадная, мертвая пасть – каждую ночь. В конце концов поймал я попутный военный грузовик и укатил в Сан-Франциско.
– Хорошо, а дальше? Когда случился следующий приступ? – спросил Хамфрис.
– С тех пор меня эти страхи мучают постоянно, – раздраженно ответил Шарп. – Всякий раз, как окажусь где-нибудь на высоте, всякий раз, как нужно подняться или спуститься по лестнице хоть на один пролет – в любой ситуации, когда есть, куда падать. Уже на крыльцо к себе подняться боюсь. Трех ступенек… трех бетонных ступенек одолеть не могу…
Уныло повесив голову, Шарп снова на время умолк.
– Хорошо. Ну, а еще какие-либо особенно неприятные эпизоды, кроме уже упомянутых?..
– Было дело, влюбился я в симпатичную девушку, брюнетку, а жила она в съемной квартире, на верхнем этаже «Апартаментов Атчисона». Возможно, и сейчас там живет – не знаю, не в курсе. Поднялись мы с ней этажей на пять-шесть, а после… словом, пожелал я ей доброй ночи и бегом вниз. Наверное, она решила, будто я спятил, – с горькой иронией закончил Шарп.
– Так-так… а еще? – спросил Хамфрис, мысленно приплюсовав к фобии сексуальный элемент.
– Однажды я не смог вступить в новую должность, так как служба подразумевала частые воздушные перелеты. Разъезды с инспекциями и ревизиями по сельскохозяйственным объектам.
– В прежние дни, – заметил Хамфрис, – психоаналитики первым делом искали истоки фобий. Теперь же мы прежде всего задаемся вопросом: какая от фобии польза? Обычно фобия помогает пациенту избегать ситуаций, подсознательно ему неприятных.
Возмущенный до глубины души, Шарп налился свекольным румянцем.
– И это все, что вы можете сказать?
– Я ведь не утверждаю, будто согласен с данной теорией, и не говорю, что она непременно верна в вашем случае, – слегка смутившись, пробормотал Хамфрис. – Речь вот о чем: пугает вас отнюдь не падение. Пугает вас нечто иное, а падение только напоминает об истинной причине страха. Полагаю, при некотором везении мы сумеем докопаться до корневого переживания – до, как у нас принято выражаться, изначального травматического инцидента.