Особое задание: Повести и рассказы

Зиновий Афиногенович, сильно постаревший за эти месяцы, особенно за последние дни, глядел на сына с гордостью и печалью. Ведь во всех боях он был рядом с ним. Порой незаметно, чтобы не обидеть Мишу, прикривая его своим плечом. А когда сын уходил в разведку, Романов не находил себе места. И лишь снова увидев его в лагере живым и невредимым, преображался, веселел, вспоминал шутейные казацкие песни. Сколько раз за время вылазок и петляний по оврагам и балкам отец, глядя на сына, корил себя, что зря не оставил Мишу дома, возложил на его худые острые плечи непосильную ношу партизанских тягот. Оставаясь романтиком, Зиновий Афиногенович думал, что эта война будет не опасней гражданской. А вышло на поверку, что она и сложнее, и труднее.

Конечно, расчет врагов на то, что донские казаки встанут на сторону немцев, не оправдался. У оккупантов в полиции служат отдельные выродки. Что же касается большинства его земляков, они не пошли в услужение к врагу. Но помогать партизанам им было очень трудно. Полицаи и тыловые команды установили слежку почти за каждым домом…

Всякий. раз, провожая Мишу на связь, отряд ждал, что он возвратится ни с чем. Но юный разведчик был везучим. Отлично зная места, он незаметно пробирался в нужный хутор, находил необходимого человека и приносил в отряд кроме, сведений хлеб, сало, соль… Теперь отцу казалось, что все предыдущие вылазки сына были не такими опасными, как эта. Ведь он уходил, не имея при себе никаких бумаг, тем более оружия. Сегодня Пимен Андреевич разрешил Мише взять пистолет с двумя обоймами.

— Сынок, — тихо заговорил отец, когда они остались наедине, — Не учил я тебя никогда малодушию и теперь не хочу, чтобы ты сдрейфил. Но обстановка такая складывается, что, может, придется нам уйти из родных мест. Это я к тому, если вернешься и не застигнешь нас тут, ступай-ка ты, сынок, к матери. Старосте скажешь, что пробрался из эвакуации. Соскучился, мол, за мать, за сестренок… И сиди вроде суслика в норе. Жди вестей от меня.

Мише в самом деле очень хотелось увидеть мать, сестер, братика. И он столько раз встречался с ними во сне, даже намекал отцу, чтобы тот разрешил ему сходить в Майоровский… И вот теперь отец сам предлагает ему вернуться домой. Но разве о такой встрече мечтал Миша? Нет. Он понимает, что уход его из отряда в это тяжелое время будет похож на предательство. Неужели отец не понимает, что Миша не может принять его предложение? Он же дал клятву, такую, как все. Там, в Астраханской партизанской школе.

— Если ты разрешишь, — твердо проговорил сын, — я схожу в Майоровский, узнаю, как там дома… Вовка, должно быть, уже сидеть умеет, — как можно беспечнее сказал Миша.

Ему не хотелось расстраивать отца. Он еще не проникся полностью чувством той большой тревоги за судьбу отряда, за свою судьбу, которой прониклись взрослые. Он по-мальчишески однозначно переносил временные неудачи отряда. Верил, что не сегодня-завтра над ним взойдет светлая заря удач. Они еще пустят под откос не один эшелон, разгромят вражеский гарнизон, уничтожат не одну сотню гитлеровских вояк. Как. он ненавидел этих людей в зеленых шинелях, пришедших на его Дон насаждать «новый порядок». Об этом порядке было предостаточно написано в листовках, которые наводнили многие балки и овраги, сбитые туда степными ветрами. Каждый раз, беря в руки из-за любопытства листок, Миша думал об одном и том же: неужели находятся дураки, верящие Геббельсу? Он, Романов-младший, отлично знал цену «новому порядку». Тысячи голодных, полураздетых, обездоленных беженцев, сожженные дома, больницы, школы, колхозные и совхозные фермы, расстрелянные в хуторах и станицах коммунисты и комсомольцы, жены и дети командиров и политработников Красной Армии… Какой же это порядок. Это же самый натуральный разбой. За него, будет время, фашисты ответят сполна. И за это Миша готов идти на любое задание…

Вот почему, сжимая руку отца, он сказал:

— Верь в мою удачу, папа. Я вернусь…

ОДИН НА ОДИН

Алпатова встретила юного разведчика как привидение, вернувшееся с того света. Услышав пароль, она долго стояла, в упор рассматривая изможденного, усталого мальчишку. А он, взглянув на ее густые круто изогнутые брови и большие сильные руки, сразу вспомнил, что видел. Неониллу летом, когда Баннов приезжал за Власовой и Нарбековой.

— Неужели вы еще живы? — не верила девушка, разглаживая горячими руками черные свалявшиеся волосы пришельца. — Ах, брехуны несчастные, — погрозила она кому-то за окном. — Вчера согнали всех, и полицая объявил, что в степи между Захаровым и Семичным хуторами каратели уничтожили последний партизанский отряд. А вы, выходит, живы и здоровы. А ко мне сегодня наведывался один… Служит в комендатуре переводчиком. Но странный какой-то. То утречком, то вечерком заглянет, к чаю свой сахар и конфеты принесет… Два раза пропуск в Котельниково давал, а сегодня сказал, что под Сталинградом, должно быть, немцы поскользнулись.

— Правда? — подскочил Миша.

— Не знаю, верить ему или нет. А еще сказал, что немцы в Терновой балке склад боеприпасов устроили.