Особое задание: Повести и рассказы

— Это зачем еще? — насторожилась. вдруг девушка, с тревогой думая, что допустила оп-лошность, так откровенно разговаривая с незнакомым ночным гостем. Ведь он мог быть посланцем полицаев, провокатором. Лицо ее сразу замкнулось.

— Да не пугайся ты, дурочка, — по-отечески пожурил ее Иван Федотович. — Мы советские партизаны…

— Те самые, которых немцы ищут.

— Те самые! Мы сейчас с гадами разделаемся, а потом митинг проведем. Чтоб вы всю правду знали.

— Тогда я мигом, — не сомневаясь и не опасаясь больше ничего, сказала девушка.

Иван Федотович вернулся в сад. Его обступили партизаны. Хорошунов вкратце передал им сведения и решительно скомандовал:

— На всех парах жмем к конторе. Ты, Илья, — сказал он Хлопотько, — бежишь к дому старосты. Третий дом — за школой. Постарайся взять живым. А мы займемся полицаями. Мишутка, режь провод и тащи его к конторе. Ну, пошли!

Бежали, не чуя под ногами земли. Казалось, не было изнурительного перехода, волнений, переживаний. Бежали с надеждой: исполним свой долг. Вот и дом старосты. Хорошунов указал Илье: давай туда. А всем остальным махнул рукой — за мной! В неказистом домике, перед которым возвышался внушительный постамент, было темно. Операция осложнялась.

«Поспешил ты, товарищ, — остановил себя Хорошунов. — Девчонка предупреждала: могут где-то бражничать эти шаромыжники». Но отступать было некуда.

— Двое оставайтесь здесь, следите за улицей, — приказал он Романову и Крикунову. — А вы — в дом.

Не запертая изнутри дверь распахнулась легко и широко. Тотчас кинжальный луч карманного фонарика прорезал комнату и остановился на трех кроватях, составленных почти впритык справа от стола. «Блюстители порядка» оказались, на счастье, дома. Они были уверены, что немцы давно нашли партизан и им нечего опасаться. Обрадованный такой удачей, Хорошунов крикнул:

— Партизаны!

Ему очень хотелось, чтобы кто-то из полицаев успел выстрелить в темноту, в кричащего.

Тогда у него было бы полное основание расстрелять этих предателей на месте. Двое вскочили, но, ослепленные лучами фонариков, даже не сделали попытки потянуться за винтовками. Третий приподнял тяжелую голову и тут же уронил ее на подушку, зло бормоча:

— Доиграетесь, сучьи дети.

— Встать, сволочь! — взъярился Хорошунов, шагая к кровати с пистолетом в руке. Почуяв, что его не разыгрывают, а действительно в доме командует кто-то посторонний, может быть, партизаны, третий поднялся с постели и, защищая глаза от света одной рукой, другой что-то искал за спиной. Это движение не скрылось от зоркого глаза комиссара. Он был вправе выстрелить первым. И он использовал это право. Полицейский, не убирая руки от глаз, запрокинулся навзничь. Из-под его черного френча зловеще сверкнуло дуло карабина.

— В самый раз ты его, Иван, а то уЬк я хотел, — сказал кто-то за спиной Хорошунова. Два других полицая бухнулись на колени и начали слезно молить партизан не расстреливать их, потому что они не добровольно пошли в услужение к немцам, а только из-за боязни подохнуть в лагере военнопленных.

Кто-то зажег лампу на столе, и в это же время Хлопотько ввел человека в нательной рубашке, черных галифе и добротных сапогах. Держа руки за спиной, человек представился:

— Здешний староста. Избран всенародно.

— Проверим, — пообещал ему Хорошунов и спросил: — А эти паразиты?

— Пришли вместе с оккупантами.

— Лютовали?

— Да ведь приказ, — неопределенно пожал плечами староста.

— Что «приказ»?! — взвыл один из полицаев. — А ты, гнида, не исполнял приказов коменданта?

— Ясно, — подвел итог перебранки Хорошунов. — Соберем народ. Он решит вашу судьбу.

— Идут! — крикнул из-за двери Миша и, исчезнув в темноте, кого-то позвал: — Быстрее, товарищи!

В комнату входили старики и старухи, женщины и подростки. Они от души жали руки партизанам и благодарили их. Когда собралось человек двадцать, комиссар сказал:

— Дорогие товарищи! Мы — советские партизаны. Собрали вас для того, чтобы сказать вам, что Советская власть существует и что никакая фашистская сволочь не в силах одолеть ее! Верьте, товарищи, что скоро придет конец всем нашим мучениям. И порукой тому начало наступления Красной Армии под Сталинградом!

Он видел, что на просветлевших лицах собравшихся блестели слезы. Это были слезы радости, слезы надежды и веры. Старые неистово крестились, вознося хвалу богу, молодые задорно толкались и, не опасаясь последствий, прокричали «ура».

— Товарищи! Вы должны еще активнее бороться с врагом, помогать Красной. Армии скорее приблизить нашу победу. Наше сообщение вы должны передать всем, кому можно. Пусть советские люди знают правду! А теперь вы должны решить, как нам поступить с этими прихвостнями оккупантов? Не бойтесь, говорите все, что знаете, что думаете.

— Да что гутарить, — со злостью бросил старик, стоящий возле плиты. — Точнее трго слова, которое ты сказал про них, и не найдешь.

— Верно!

— Гады!

— Продажные шкуры!

— Моего. Гриньку за пачку сигарет…

— А. Любашку… так изуродовали — не узнать.

Гудела возмущенная стена, а трое затравленными волками жались к столу, боясь, что кто-то сейчас бросится на них и растерзает.