Особые отношения

— Ну вот, уже что-то. Муж моей знакомой Морин говорит, что…

Оказалось, что муж Морин, некий доктор Флетт, ни много ни мало руководит отделением детской неврологии в бостонской больнице. Так вот, он сказал, что…

— Если ребенок, которому неделя от роду, реагирует на обычные раздражители, то это очень хороший признак.

— То же самое мне сказали и здешние врачи, — ответила я.

— Ну да, — сказала Сэнди. — Но они же не заведуют отделением детской неврологии в Масс-Дженерал, одной из ведущих больниц в Америке.

— Поверь, врачи здесь просто изумительные.

— Знаешь, будь у меня сейчас полмиллиона долларов, я бы наняла вертолет «скорой помощи» и перевезла вас с Джеком сюда.

— Трогательно, но, знаешь, тут все-таки Англия, а не какая-нибудь Уганда.

— Я пока не уверена, что это не одно и то же. Ты сама-то сегодня получше?

— Со мной все прекрасно, — осторожно сказала я. Хоть я и рассказала Сэнди о том, как рыдала после родов, но в подробности вдаваться не хотела Во-первых, не стоили еще больше волновать ее, а во-вторых, сейчас я была уверена, что тот срыв уже позади. Однако Сэнди не была бы Сэнди, если бы ее обманул мой спокойный ответ.

— У меня есть еще одна знакомая — Алисон Кеплер, старшая сестра в послеродовом отделении в Женской больнице Бригхема…

— Господи Иисусе, Сэнди, — перебила я ее. — Половине Бостона уже известно о рождении Джека…

— Ну и что! Зато я обеспечиваю тебе консультации самых лучших медиков, каких только можно найти. Так вот, Алисон предупредила, что послеродовая депрессия может проходить в несколько этапов.

— Нет у меня никакой послеродовой депрессии!

— Как ты можешь быть в этом уверена? Разве ты не знаешь, что человек в состоянии депрессии, как правило, не осознает, что у него депрессия?

— Да так и могу. Меня просто достал Тони со своими выкрутасами, вот и все. А ты разве не знаешь, что, если у женщины депрессия, она не осознает, что её достали муж или сестра?

— Как это я-то могла тебя достать?

Да ты что, совсем шуток не понимаешь? — чуть не прыснула я в трубку. Но такова уж была моя чудесная, напрочь лишенная чувства юмора сестра: мир виделся ей логичным, а люди искренними — «что думаю, то и говорю». И поэтому она нипочем — повторяю, нипочем — не сумела бы выжить в Лондоне.

Однако спустя несколько дней после выписки из больницы я убедилась, что все признаки послеродового шока улетучились. Может быть, это было связано с переводом Джека в обычную палату. В среду утром я приехала в больницу как обычно к половине одиннадцатого, и навстречу вышла уже знакомая няня: «Хорошие новости для вас. Желтуха у Джека совсем прошла, и его перевели в обычную детскую палату».

— Вы уверены, что все прошло? — переспросила я.

— Уж поверьте, — улыбнулась она. — Мы бы его не отпустили, не убедившись, что все с ним в полном порядке.

— Простите меня, — сказала я. — Я так волнуюсь все время, всего боюсь.

Детская палата находилась двумя этажами ниже. Няня позвонила туда и предупредила, что я действительно мать Джека («В наши дни лишняя предосторожность не мешает»). Когда я туда спустилась, меня уже поджидала дежурная сестра:

— Вы мамочка Джека?

Я кивнула.

— Вы как раз вовремя, — сказала она. — Пора его кормить.

Было так удивительно видеть его без всех этих медицинских аппаратов, тянувших из него соки последние десять дней. Тогда он казался безнадежно слабеньким и беззащитным. Исчезло то бессмысленно-страдальческое выражение, которое — видимо, из-за действия лекарств — не сходило с его личика в первые дни жизни. И хотя Сэнди (ссылаясь на свой взвод экспертов) уверяла, что у него не останется никаких воспоминаний о пережитом, я все же невольно чувствовала, что виновата перед ним. Виновата в том, что сделала что-то не так во время беременности — я узнать, что именно, было невозможно.

Внезапно знакомый внутренний голос с упреком начал повторять одно и то же: «Это все ты на себя навлекла. Ты с ним это сделала. Потому что на самом деле ты его не хотела…»

Заткнись!

Я дрожала, вцепившись в край детской кроватки. Сестра озабоченно посматривала на меня. Лет двадцати пяти, крупная, коренастая, она прямо-таки источала благожелательность.

— У вас все в порядке? — спросила она.

— Просто устала немного, — ответила я, рассмотрев фамилию на бирке: Макгуайр.

— Подождите говорить об усталости, пока он не дома, — с легким смешком отозвалась она. Я же, вместо того чтобы огрызнуться на эту невинную беспечную реплику, улыбнулась ей в ответ — потому что меньше всего хотела, чтобы кто-то догадался, какая дикая тоска меня вдруг охватила.

— Ну что, готовы? Возьмете его? — спросила сестра.

Нет, не готова. Ни к чему не готова. Мне все это не под силу… Потому что…

— Конечно, — сказала я с натянутой улыбкой.