Особые условия

- Все это так, да только не по-русски как-то. - Панюшкин с силой потер ладонями лицо. - Ты, конечно, маленько передернул и сам знаешь где... Меня ведь никто не собирается ставить к стенке, если обнаружится ошибка, если выяснится моя несостоятельность как начальника строительства. Понимаешь, каждый раз, когда решается нечто важное для тебя, появляется соблазн разрешить себе любые действия, освободить себя от приличий, сказать себе, что ты должен победить, не считаясь ни с чем, ни с кем. И при этом сделать вид, что тебя собираются поставить к стенке. Но, знаешь, по этому пути можно слишком далеко зайти. Мне он не подходит. После такой победы я буду паршиво себя чувствовать. Признаюсь-я слишком честолюбив, чтобы ради чего-то, пусть даже значительного, жертвовать своим настроением. Даже настроением! Понимаешь, Володя, хочу чистой победы.

- Должен сказать, у вас довольно своеобразное честолюбие, - усмехнулся Званцев.

- Конечно, для меня важно, как ко мне относится начальство, друзья... Но я и сам хочу хорошо к себе относиться. Понимаешь, иметь на это право, а не просто преклоняться перед собственной персоной. Иначе не могу руководить людьми, наказывать их, поощрять. На все это я должен иметь разрешение от своей совести, прости мне, будь добр, красивые слова. Иногда без них не обойтись. Теперь о Комиссии... Ты считаешь ее выводы предопределенными? Я правильно тебя понял?

- Не то, чтобы предопределенными... - Званцев встал, сунув руки в карманы, прошелся по кабинету.

- Ты что-то говорил о жертвенной крови... Поясни, будь добр, - Панюшкин хмуро посмотрел на главного инженера.

- Вы не согласны?

- Нет.

- Комиссии нужен виновник, - Званцев остановился возле Панюшкина, нависнув над ним, глядя с высоты своего роста спокойно, даже снисходительно. - От Комиссии требуется не только диагноз, но и метод лечения.

Что предложит она в объединении, в райкоме, в Министерстве, если придет к выводу, будто все мы прекрасные специалисты, незаменимые люди? Что повезет Комиссия в высокие инстанции, если обнаружится, что мы не совершили ошибки, что наши технические решения безукоризненны и мы отлично справляемся с обязанностями?

- И ты полагаешь...

- Полагаю. Жертва нужна, Николай Петрович.

- Ишь ты! - Панюшкин внимательно посмотрел на Званцева снизу вверх. - И что же ты предлагаешь?

- Предлагаю подумать, кого принести в жертву.

Моя кандидатура вполне подойдет. Должность весьма ответственна, мою молодость можно назвать неопытностью, хорошие отношения с вами кумовством, горячность - непослушанием.

- А я подойду? - Панюшкин резко отодвинул Званцева в сторону, будто тот мешал ему свободно дышать.

- Вполне! - засмеялся Званцев, не поняв тона начальника.

- Блажь! Володя, ты даже не представляешь, какую несешь блажь! В тебя заложена недоброкачественная, ложная, паршявая программа! Заткнись! Слушай! Ты достаточно четко изложил свои взгляды. Володя, откажись от них. Я могу привести тебе десятки случаев, когда в самом безнадежном положении, держа ответ перед самыми высокими комиссиями, люди побеждали не лукавством, а убежденностью в своей правоте. Ты молод и не знаешь силы откровенности, понятия не имеешь о сокрушающей мощи честности! Володя! Тысячи лет хитрые и безжалостные пытаются победить честных простаков, вообще пытаются вытравить из душ людей понятия о доверительности, бесхитростности - и не могут!

Не могут, ядрена шишка! - Панюшкин грохнул пальцами о стол с такой силой, что из остатков зеленого сукна выползли облачка пыли. - Собственным примером, громкими победами, самим образом жизни коварство и жестокость пытаются доказать несостоятельность честности. И не могут. Почему? Отвечай-почему?! Ладно, молчи. Отвечу. Ни один человек, даже самая последняя сволочь, не может преодолеть соблазна быть откровенным. Хотя бы изредка. Миллионы прекрасно обходятся без подлости, обмана, злобы. Но ни один прохвост не может обойтись без искренности! - Панюшкин устало откинулся на спинку кресла. - А ты говоришь о жертвенной крови. Не знаешь жизни, Володя... Не надо так улыбаться, это ухмылка разочарованного баловня. Отличное знание парадных и черных входов, запасных выходов, тайных переходов - это еще не знание жизни. Большой Маховик крутят простые и бесхитростные люди.

- Николай Петрович, сколько с вами работаю, столько вы меня озадачиваете. Пролив я уже понял, это вероломное и мстительное существо. Вас не назовешь вероломным, но кто опаснее... Не знаю. Кто вы, Николай Петрович? В каких богов верите? Кому жертвы приносите? В чью честь жертвенный огонь раздуваете? Какие молитвы творите?

- О, Володя! Я самый настоящий язычник! Если я назову тебе всех своих богов, всех богов, в которых верую... ты ужаснешься. Правда-правда, я не шучу.

- Так вы верующий, Николай Петрович?

- Да, - подтвердил Панюшкин. - В тебя верую.