- Та что там рассказывать... Обычный магазин, сделали его в брошенной избе. А как-то раз торговые наши организаторы и вдохновители не иначе как с перепугу забросили бочку пива. Мы, конечно, еще попросили. С тех пор иногда подбрасывают... Раз в месяц, в два, в три...
Когда как.
- Много народу собирается?
- Пока пиво есть, почти все мужики перебывают, да и женщины, я заметила, не прочь пивком побаловаться.
В магазин, как в театр, ходят - у нас ото и податься некуда. После работы приходи домой отсыпаться, а отоспавшись, на работу собирайся. Клуб, правда, есть при школе. Вы не были в том клубе? И правильно. Кроме наглядной агитации, нет ничего. Мыши одни. Эту самую агитацию развесили, когда год назад к нам один большой человек из района на охоту заглянул. С тех пор больше не заглядывал, агитацию по этой причине не протирали.
- Бедная агитация, - вздохнул Белоконь. - А драки часто бывают?
- Та никогда у нас такого не было!
- Значит, человека зарезали в первый раз?
Кто там его зарезал? Уже очухался, говорят.
Знаешь, Иван Иванович, я такое скажу... Бывает, драка начинается за неделю, за месяц, и в уме они уже давно смертным боем друг друга колотят. Ну, обидел один дру-, гого, слово поперек сказал, за дивчиной приударил -вот они в уме и дерутся. А тут подворачивается возможность наяву счеты свести, и упустить такой случай никак нельзя, характер не позволяет. Иначе за что уважать себя будешь? Что расскажешь, когда на Материк вернешься?
Вера, я не против, пусть в уме хоть весь Поселок друг друга переколотит. Но мне интересно, кто первым наяву ударил? В тот самый вечер, в магазине. Ведь все состоялось на твоих глазах, верно?
-_ А вот и не знаю. Не видела. У нас ото так - пиво налей, закуску подай, сдачу отсчитай, на глупость каждую ответь, а не ответишь - на себя пеняй, а там уже очередь за хлебом, мылом, шилом выстроилась. Строители, скажу я, не самые вежливые люди на белом свете.
- Я тоже не самый вежливый, и Михаиле вот не дюже обходительный, однако драки мы с ним стараемся не затевать. А что Горецкий?
Думаешь, он зачинщик? Ничего подобного. Ведь этот... Елохин так на него попер, так попер...
~ И тогда Горецкий вынул нож и ударил его?
- Так уж и ударил... Отмахнулся.
Значит, удар ножом ты видела? Это очень важно.
Хорошо, что не стала утаивать и помогла следствию.
Чего это я помогла? Ничего я не помогла. И не надо меня нахваливать, заслуги мне всякие приписывать, без заслуг проживу. Ты спрашиваешь - я отвечаю.
- Конечно, отвечаешь. За все свои показания отвечаешь. Потому что после того, как подпишешь их, они сразу перестают быть просто писулькой, в которой можно и приврать, и приукрасить, они перестают быть просто записью нашей с тобой приятной беседы, хотим мы с тобой этого или нет.
Это что же такое с тши происходит? Что за удивительное.превращение?
Очень простое превращение. Они становятся документом, юридическим доказательством. Или лучше сказать - доказательством, имеющим юридическую силу.
Она уже влияет на судьбу человека. Представляешь, Вера, ты вроде просто так поговорила, словечко обронила, плечиками передернула, а на кону-то-жизнь человеческая! Тот же Елохнн, ведь не исключено, что инвалидом останется...
- Проживет.
- Вера, деточка моя, разве можно так говорить? Неужели ты считаешь, что все получилось справедливо?
- С каких это пор с продавцом стали о справедливости говорить? Не нам об этом судить. Это уж ты, Иван Иванович, решай. Тебе ото деньги за это платят, вроде неплохие деньги - отрабатывай.
- Да, - протянул Белоконь с неподдельным огорчением. - Жаль...
- Меня, что ли, жаль тебе стало?
- Да нет, скорее, себя. Видно не по душе я тебе пришелся... Мне до того обидно бывает, когда вот так незаслуженно по физиономии получаешь... Ну, ладно, главное мы выяснили-Елохин сам подошел к Горецкому, а тот ударил его. Ножом. Правильно я записал?
Ничего не напутал, от себя не прибавил?
- Ты что, Иван Иванович, в самом деле обиделся? - Вера была растеряна, на нее, видно, подействовали слова Белоконя.
- Так ведь живой я человек, Вера! Ну, должность у меня, ну, следователь я, но, кроме того, ведь и человек!
Может, вовсе и неплохой человек. Некоторые считают, что даже хороший. А ты так со мной разговариваешь, будто я уже провинился перед тобой и нет мне никакого прощения.
- Да ладно тебе! - Вера махнула рукой, облегченно улыбнулась, поняв, что Белоконь на нее не обиделся. - Говорить больно горазд, вот что я тебе скажу.
Когда столько говоришь, когда у тебя столько слов вылетает, всегда найдется такое, за которое можно ухватиться и что угодно подумать.
- Да? - Белоконь, казалось, был искренне озадачен. - Тут, Вера, твоя правда. Каюсь. Признаю критику справедливой. Ну а записал-то я правильно?
- Вроде правильно. Если, конечно, прочитал все как есть. А то кто тебя знает - пишешь одно, читаешь другое...
- О, не беспокойся. Все тебе дам прочитать, все будет по закону. Теперь перейдем к Большакову. Ты знаешь его? Хотя чего я спрашиваю - вы все тут знаете друг друга. Скажи, как он относится к вашему возмутителю спокойствия, к Горецкому?