Особые условия

- Ишь как вы повернули! - Панюшкин грохнул сдвоенным кулаком о стол. И сказать вроде нечего.

Прям, как наша Верка-продавщица в магазине... Как кто ее уличит в недовесе, она тут же ему и лишнее не пожалеет в кулек сыпануть. И молчит человек.

- Не знаю, как поступает ваша Верка, - холодно сказал Мезенов, - но говорю это вовсе не для того, чтобы задобрить вас, Николай Петрович. Мне это не очень нужно.

- Обиделись? - спросил Панюшкин почти радостно. - Напрасно, Олег Ильич. Ей-богу, напрасно. Наболевшее сорвалось, бывает. Я что хотел сказать... Вот давайте проедемся сейчас, к примеру, по десятку строек: на каждой начальник со своими проблемами, болями, своими маленькими или большими тайфунами, и все они поймут меня, с каждым я найду общий язык, и не потому что языкатый-проблемы у нас похожие! Да что там похожие-одни и те же! Поймите и вы меня, постарайтесь понять-просто соблюдение технологии тоже требует от человека не только мужества, а даже некоей жертвенности.

- Может быть, - Мезенов явно давал понять, что не намерен продолжать этот разговор.

- А хотите, я скажу, почему вы на меня обиделись? - вдруг игриво спросил Панюшкнн. - Хотите? Ну?

- Вы решили, что я на вас обиделся? - Мезенов не мог так быстро изменить тон разговора. Беззаботность Панюшкина он понял как уход на попятную.

- Вы, Олег Ильич, не за Верку на меня обиделись и не за слова о недовесе. Вы отметили мою самоотверженность, а я не принял вашей похвалы. Вот что вас покоробило. Хотя в устах руководителя столь уважаемой Комиссии такая похвала весьма лестна. Казалось бы. Мне не трудно было слукавить, потупить взор и сказать нечто в том роде, что, дескать, да, стараемся, понимаем важность стоящих задач и так далее. Но не надо меня хвалить за самоотверженность. А то я чего доброго сам начну помехи создавать, потом с блаженным восторгом в глазах буду преодолевать их и тут же докладывать вам, Олег Ильич, чтобы вы не забывали о моей беззаветности.

- Вы полагаете, что вас не за что хвалить? - отчужденно спросил Мезенов.

- Есть за что! Более того, если мне вручат орден, я не сочту награду незаслуженной. Я приму ее как должное. И звезду Героя приму как должное.

- Хм, вы не умрете от скромности, Николай Петрович.

- Я умру от другого. От того, что слишком часто от меня требовалась самоотверженность.

- Уж не жалеете ли вы, что слишком часто бывали самоотверженным? теперь в голосе секретаря прозвучала издевка.

- Нет! - воскликнул Панюшкин, словно обрадовавшись этому вопросу. Нет! - повторил он, выскочив изза стола, - Мне это нравилось! Мне это нравится и сейчас. Но похлопывать меня по плечу не надо. Я был самоотверженным, потому что не было другого выхода, ядрена шишка! Да, я вот такой! И не могу быть другим! И не хочу быть другим!

- Я, кажется, начинаю понимать, - озадаченно проговорил Мезенов. Кажется, начинаю вас понимать...

Простите.

- А! - Панюшкин с облегчением махнул рукой. - Бог простит. Идемте обедать. Познакомлю вас с первопричиной поножовщины, как вы изволили выразиться.

- Какой еще первопричиной?

- Ее зовут Анна Югалдина. Очень непочтительная девушка, - сказал Панюшкин почти с восхищением,

- И вас это радует? - спросил Мезенов.

- Непочтительность? Конечно.

- Что же вы находите в ней привлекательного? Мне кажется, что для девушки почтительность.,, далеко не самое худшее качество.

- Не самое худшее, согласен. Но и лучшим я бы его не назвал. Знаете, Олег Ильич, столько видишь почтительности вокруг, столько почитания, столько боязни сказать нечто неподходящее, обидеть чей-то слух сильным словцом, обидеть чей-то взор несдержанным жестом, что когда встречаешь человека, который, простите, плюет на все эти канцелярские манеры, то хочется...

- Хочется последовать его примеру? - подсказал Мезенов.

- Да! Хочется вступить с таким человеком в тайный преступный сговор, как говорит наш Белоконь,

- С вами она тоже непочтительна?

- Еще как! - Панюшкин, кажется, даже обрадовался вопросу.

- И вам нравится?

- Да, - Панюшкин посерьезнел, поняв, что последний вопрос, повторенный дважды, уже не так безобиден, как могло показаться. Невинный обмен шутками кончился. Взглянув еще раз на Мезенова, Панюшкин убедился, что не ошибся в своей догадке. Секретарь был насторожен, в нем зарождалось осуждение, слова начальника строительства он принял за браваду. - Да, - повторил Панюшкин, - мне нравится деловая непочтительность, готовность отстаивать свое мнение, свое достоинстводевическое ли, мужское ли, профессиональное, отстаивать, несмотря или, лучше сказать, не робея перед замшелыми авторитетами, окаменевшими догмами, состарившимися истинами. Жизнь всегда права. Даже когда идет вразрез с очень уважаемыми решениями и мнениями. А Югалдина слишком уважает свои чувства, свое понимание жизни и не откажется от них ради того, чтобы понравиться мне или вам. Хотя, казалось бы, так ли уж трудно польстить старику? АН нет. Вряд ли она думает об этом, вряд ли сможет объяснить свое поведение, но Анна безошибочно чувствует, что где-то совсем рядом маленькое предательство по отношению к самой себе.