Особые условия

Вера, женщина молодая, здоровая, нравилась Анатолию Евгеньевичу, и, заставая здесь Горецкого, он каждый раз чувствовал, как его охватывает злая ревность. У Анатолия Евгеньевича не хватило духу потребовать у Веры внимания к себе, но он страдал, когда Вера игриво, поощряюще перешучивалась с кем-то, - Кныш полагал, что у него несчастная любовь. И сейчас, увидев Горецкого, он сник и отошел к витрине с конфетами.

- Что, папаша, сладкого захотелось? - Горецкий захохотал и подмигнул Вере.

И Анатолий Евгеньевич с болезненной четкостью увидел ее смеющиеся глаза, яркие губы, ее здоровье, остро и ревниво почувствовал, что она женщина. И улыбнулся, как мальчишка, пойманный на запретном, жалко и виновато. Вера даже смутилась, будто невзначай ударила человека в больное место.

- Витя, - сказала она негромко, - ты зайди позже, ладно? Мне с Анатолием Евгеньевичем поговорить надо.

- Родственные сферы? - засмеялся Горецкий. - Взаимовыгодные контакты? А может, того... преступный сговор? Признавайся, папаша!

- Да, - спокойно сказала Вера. - Самый что ни есть сговор.

Анатолий Евгеньевич поразился происшедшей перемене. Теперь за прилавком стояла не глуповато похохатывающая бабенка, нет, он увидел холодную, властную и недоступную женщину. И Горецкий оробел, засуетился, начал шарить по карманам, разыскивая перчатки.

- Я что, - говорил он, - я ведь ничего. Могу и попозже. Мы народ простой, исполнительный. Нам сказано, мы-сделано. Вот только покупочку бы сделать заради плана родного магазина, заради уважения к близкому человеку...

- Перебьешься, - обронила Вера.

_- А думаешь, нет? И перебьюсь. Так я через часок, а?

Вера молча кивнула, но неохотно, словно бы что-то переборов в себе.

- Приятных вам разговоров! - засмеялся Горецкий уже у выхода и быстро захлопнул за собой дверь, словно боялся, что в него могут запустить чем-то.

Мразь! - резко сказал Анатолий Евгеньевич и тут же похолодел, поняв, что погорячился, что не имеет права так говорить, не дала еще ему Вера таких прав.

Он не мразь, - спокойно проговорила Вера, опускаясь на табуретку. Просто слабак.

- Но красивый слабак, а?

- Смазливый.

- Какая разница? Как различишь-где смазливый, где красивый? Полюбишь-назовешь красивым, разлюоишь-в смазливые разжалуешь.

Красивый-посильнее. И не важно-правильный у него нос или нет, хорошо видят глаза или слепокурые...

А смазливые-слабаки, хотя у них и все на месте и все как надо. Вот и разница.

- Вообще-то да, - согласился Анатолий Евгеньевич уловив скрытую похвалу, и невольно распрямил спину. - вообще-то да, - благодарно повторил он, - Я вот кое-что принес, - он вынул из-за пазухи сверток. Вера, даже не взглянув, тут же убрала его под прилавок, - Это масло, - пояснил Анатолий Евгеньевич.

- Сколько?

- Полтора. Чуть больше. Не надо, - сказал Анатолий Евгеньевич, услышав, как Вера зашелестела бумажками в ящике. - Лучше того... Бутылочку.

- Водку? Что с вами, Анатолий Евгеньевич?

- Не знаю, Вера. Душа просит.

- С каких это пор вы о душе стали думать?

- Когда-то надо и о ней подумать, Вера, - печально сказал Анатолий Евгеньевич.

Оба чаще обычного называли друг друга по имени, и оыло в этом нечто вроде договоренности относиться друг к Другу с пониманием и доверием. И было согласие пойти дальше, столковаться о большем, Кныш неожиданно заволновался. Он еще не сказал ничего такого, что заставило бы его оробеть, даже не подумал ни о чем таком, но где-то в нем уже рождалось решение, и всплывали, всплывали, как пузыри со дна, слова, очень важные для него, рисковые, отчаянные. Лицо его дрогнуло, он обеспокоенно оглянулся по сторонам, словно в поисках поддержки.

- Что с вами, Анатолий Евгеньевич? - спросила Вера с нарочитым беспокойством.

- Я вот подумал, Вера... Почему бы нам, собственно, не посидеть за этой бутылочкой вместе? А?

- Знаете, Анатолий Евгеньевич, даже не знаю, что вам ответить... Вы так неожиданно...

- Отвечайте "да"! Такое простое и короткое слово, - улыбнулся Анатолий Евгеньевич. - Ну, пожалуйста, отвечайте "да"! Вы и не заметите, как произнесете его.

Ну, что вам стоит? - Анатолию Евгеньевичу очень хотелось настоять на своем. Вчера он получил удар от Панюшкина, и пропустить еще удар было бы для него слишком тяжело.

- Да при чем тут стоимость!

- Вера-Вера! Если бы вы знали, как мне повезло, что в этой дыре я встретил... да, встретил вас! Знаете, когда годы живешь в одиночку, когда только с самим собой и можешь поговорить откровенно, да и то не всегда... Я так хочу, чтобы у нас с вами все было хорошо!

- По-моему, и так все хорошо, - ухватилась Вера за самые безобидные слова Анатолия Евгеньевича. - И макароны пошли, и с маслом порядок.

- Да не о том я! - с досадой отвернулся бывший директор столовой. - Не о масле! Не о макаронах!

- О чем же тогда, Анатолий Евгеньевич? - простодушно спросила Вера. - У вас есть еще что-то?

- Душа у меня есть, - грустно ответил Кныш.

- Сколько же вы за нее хотите?