Осоковая низина

Петерис вспыхнул, Алиса замолчала. Однако он еще долго поносил и Дрониса, и жену заодно, пока горечь постепенно не прошла. До следующего раза.

С Лизетой творилось что-то неладное. Свекровь все чаще жаловалась на боль под ложечкой. Порою ей становилось так худо, что она не могла не лечь в постель, и Алисе приходилось управляться за двоих. К доктору Лизета не ехала, пила трефоль и прикладывала к животу мешочек с горячей золой. Алисе болеть было некогда, да она не чувствовала себя плохо, просто не поспевала всюду: то наберется куча грязного белья, то две недели простоят в ведре свиные кишки или пролежат под подушкой стираные, но не зачиненные носки.

Ильмар пошел в школу и жил теперь в Граках у Эрнестины. Соседские дети учились в маленькой школе в Гайлях, где были четыре класса и одна-единственная учительница. Но Алиса не могла допустить, чтобы зимой изо дня в день Ильмар проходил через лес четыре километра туда и четыре обратно. К тому же ему в «Апситес» и негде было оставаться, ведь на ночь ему там раньше стелили возле плиты, в маленькой комнатке спали теперь Алиса и Лизета, кровать Ильмара там уже не помещалась. Петериса раздражало, что мать по ночам ворочается на кровати и стонет, он перебрался на кухню, за занавеску. Если матери становилось уж очень худо, она будила Алису, просила воды, жаловалась на боль, на тяжкую жизнь.

У Алисы дни проходили, как в сером тумане, случалось, что она засыпала, чистя свеклу на скамеечке в хлеву или штопая в комнате носки. В постолах они ужасно рвались, а в холодное время Петерис надевал сразу три пары. Алиса подбадривала себя лишь тем, что представляла, как в воскресенье поедет в Граки, к Ильмару и матери. Алиса ездила бы каждый воскресный день, но лошади сильно уставали, возя строительные материалы, да и ей самой некогда было. Чтобы не сердить Петериса, Алиса навещала своих только каждое второе воскресенье — как в прошлую зиму навещал ее Петерис.

В субботний вечер Лизета с Алисой решили сходить к Вартиням в баню.

— На полке, может, моя тошнота малость выпарится, — рассуждала Лизета.

Свекровь парилась лихо. Глядя на ее крепкое, полное тело, нельзя было предположить, что она чем-то хворает.

— Ой, дочка, как легко стало, — радовалась Лизета, одеваясь.

Петерис вернулся из бани неразговорчивый. Наложил большой ложкой в тарелку гороха, полил салом, залпом осушил кувшин кваши.

— Хорошо попарился? — спросила Алиса.

Петерис только рукой махнул, и Алиса уже больше не обращалась к нему, боясь еще больше испортить мужу настроение. Поужинав, Петерис раздвинул потрепанную занавеску и повалился на кровать. Не успела Алиса перетереть посуду, как за занавеской послышался его голос:

— Симсон дом продает.

Алиса затаила дыхание.

— За пять тысяч.

Алиса и теперь не обронила ни звука.

— Эти деньги не пропали бы. Не понравится, можно продать.

И чуть погодя:

— Землю Хромого за три можно было купить, так не купили.

— Ты опять считаешь, что надо бы… — с трудом выдавила из себя Алиса.

— Мне-то что! Мне ничего не надо. Просто так говорю. — Голос Петериса осип. Слышно было, как он повернулся к стене.

Стараясь не греметь тарелками, Алиса осторожно поставила их на полку, подняла ведро с пойлом и тихо вышла в сени.

Свинья недавно опоросилась.

В воскресенье утром Петерис запряг лошадь, и Алиса села в сани, чтоб ехать к Ильмару и Эрнестине. В новом народном доме должен был состояться концерт с участием рижских артистов, и она заикнулась Петерису, что охотно сходила бы туда.

— Давай сходи! Оставайся до вечера, за скотиной присмотрим, — согласился Петерис.

Не скажи он так, Алиса выехала бы пораньше, еще до завтрака, час погостила бы — и обратно, чтобы в полдень уже самой доить коров. Только в те дни, когда Лизета брала дойку на себя, Алиса задерживалась в имении подольше. Сегодня Петерис с Лизетой подарили ей целое воскресенье.

— Смотри, лошадь пои теплой водой! — напомнил Петерис и протянул ей кнут.

— Но! — Алиса дернула вожжи, и старый Максис тронул с места.

Алиса была глубоко благодарна Петерису за то, что он утром и словом не обмолвился о доме Симсона. Она, конечно, скажет матери о «Прериях», хоть уверена заранее, что та и слушать не захочет о покупке дома, только напрасно расстроится.

Почти у самого леса на обочине дороги росла одинокая сосна. Проезжая мимо крепкого, раскидистого дерева, Алиса каждый раз испытывала радостное волнение, будто проезжала через невидимые ворота, за которыми совсем другая жизнь, лучше, красивее той, что она живет здесь, в Осоковой низине. И всякий раз, когда она возвращалась домой, у кряжистой сосны ее встречали заботы, серая подавленность и смутный страх перед Петерисом и Лизетой. Эти чувства, как обтрепанные, вороватые ребятишки, забирались к ней в повозку или сани, пытались отнять привезенную из поездки радость. Алиса сжималась, уходила в себя, старалась сберечь хоть чуточку радости.