Осоковая низина

Затем пела не молодая уже дама, за ней — коренастый мужчина, и под конец оба вместе. Оперные арии публике не очень нравились, зато серенады, романсы и народные песни принимались восторженно, некоторые номера приходилось повторять.

Домой Алиса вернулась в темноте. Лизета уже ждала ее с нетерпением, с дойкой опаздывали, по крайней мере, на целый час.

— А стоило вообще-то ходить? — спросила Лизета, пока Алиса переодевалась.

— Мне понравилось.

— Что же там могло понравиться. Одно паясничание, и больше ничего.

Надев старый жакет, Алиса побежала к скотине. Прежде всего налила пойла свиньям, чтоб не визжали, затем занялась коровами, Петерис пришел помочь, бросил в ясли сена, раскидал подстилку, Алиса сразу принялась доить.

— Что же она сказала? — робко спросил он наконец.

Алису кинуло в жар.

— Забыла спросить!

Она и вправду собиралась сказать матери о «Прериях», но сперва это мешала сделать барышня Швалковская, затем спешно перешивали платье, а после концерта у нее все вылетело из головы.

— Ну, конечно!

У Петериса сдавило горло. В скудном свете фонаря его лицо разглядеть нельзя было, но оно, казалось, потемнело. Петерис будто не поверил.

— Я и вправду забыла.

Петерис даже не ответил. Бухнула обитая тряпками дверь, Алиса осталась одна.

Выдоив коров, она пошла к свиноматке, чтобы вычистить кормушку. Свинья поела и лежала на боку, облепленная поросятами. Те неистово толкали друг друга и сосали, упираясь ножками. Алиса пересчитала поросят. Их оказалось лишь одиннадцать. Пересчитала снова — столько же. Одного не хватало. Она подняла фонарь повыше, нигде пропавшего не обнаружила. И только переворошив солому в углу загородки, Алиса нашла поросенка — он околел, одеревенел уже. Его, самого хилого из всех, Алиса сама клала к соскам матери, отгоняла ненасытных братьев и сестер. Алиса вынесла мертвого поросенка за загородку и пошла в комнату. Петерис, мрачный, сидел за столом, Лизета чистила картошку.

— Петерис, беда какая! Поросенок сдох, тот крохотный, самый слабенький.

Петерис тяжело посмотрел на Алису.

— Этого надо было ожидать.

Весь красный, он встал, взял шапку, вырвал у нее из рук фонарь и пошел в хлев. Алиса покорно последовала за ним.

Петерис склонился к околевшему поросенку и внимательно оглядел его. Алиса присела рядом на корточках и, словно желая утешить, сказала:

— Все равно он был не жилец.

— Ну, знаешь! Получше смотреть надо было. У сосков держать подольше.

— Я так и делала.

— Надо было каждые полчаса ходить и смотреть.

— Это как же: каждые полчаса?

— Ну, конечно! Могла внести в комнату, в тепло, дать какие-то лекарства.

— Сказал бы раньше…

— Сказал бы! Ты еще поогрызайся!

Казалось, Петерис сейчас ударит ее. Алиса испугалась, хотела уклониться и потеряла равновесие. Невольно ухватилась за руку мужа, но Петерис оттолкнул ее, и она села на сухой утоптанный навоз.

Когда Алиса встала, он с возмущением высказал все, что его так давно мучило:

— Живешь, точно во сне. Разве тебя когда заботили работа или скотина? Чтоб нам лучше было? Чтоб нам самим иметь что-то? Шляться куда-то! На концерты! С бабами языком трепать! На это ты мастерица. Ты и хлеба на себя заработать не можешь, вот что я тебе скажу!

У Петериса прервался голос, он швырнул фонарь и вышел.

Алиса долго стояла, держась руками за голову, ничего не видела, кроме закоптелого стекла фонаря. Затем взяла лопату и пошла рыть яму позади хлева. Но лопата была тупая, ржавая, а земля мерзлая, Алиса мучилась напрасно. Хорошие, острые лопаты Петериса, слегка смазанные маслом, стояли в сарае, где хранят хлеб, но их Алиса брать не смела. Она вспомнила, что там же есть лом, Алиса пошла в комнату за ключом. Петерис сидел за ужином, на Алису даже не взглянул. Лизета тоже не проронила ни слова.

Сжимая голыми ладонями холодное железо, Алиса все дробила и дробила землю, мерзлые комки летели во все стороны, руки болели, но Алиса не сдавалась. И наконец, когда она уже задыхалась, лом вошел в мягкую землю. Потребовалось еще какое-то время, пока яма стала достаточно глубокой для околевшего поросенка.

Закопав и накидав на свежую землю снега, Алиса заперла хлев и пошла в дом. Часы показывали одиннадцать. Из-за тонкой занавески доносилось дыхание Петериса. Вечером он сразу засыпал крепким сном. Впервые за все десять лет их совместной жизни Алиса ощутила в душе не испытанную доселе неприязнь к мужу. Казалось, она презирает и ненавидит не только Петериса, но и спящую за стеной Лизету, и эту убогую лачугу, чужие поля, которые так тщательно возделывает муж, и всю эту местность, где она живет в заточении. Взгляд Алисы бесцельно заблуждал по кухне, словно впервые она увидела низку лука над плитой, солонку, носки Петериса на веревке. Затем глаза остановились на вожжах. Петерис внес их на кухню просушить. И тоже только по ее вине. В Граках она небрежно кинула их на оглобли. И, соскользнув Максису под ноги, они промокли. В другой раз Алисе за это пришлось бы выслушивать бесконечные упреки, но сегодня Петерис так рассердился, что на это уж и внимания не обратил. Завтра он воздаст ей с лихвой.