Останкинские истории

«Это что же, я теперь — избиратель? — пришло при этом в голову Шеврикуке. — На кой ляд мне все это надо?» Да, узнав о пронырстве наглеца Продольного, он разволновался. Но теперь, когда он листал документ гражданина Игоря Константиновича Шеврикуки, прописанного в Землескребе, с фотографией и печатями, его чуть ли не затошнило с досады на самого себя. Экое мальчишество! Да разве мальчишество? Дурь и безмерная дерзость! И прав был Ягупкин, пусть бездельник и бузотер, называя пронырство Продольного безобразием и покушением на основы. И главное, ему, Шеврикуке, совершенно не нужен был выправленный документ. «Исключительно для того, чтобы суметь отстаивать интересы квартиросъемщиков при раздаче Пузыря. Переусердствовал, но не корысти ради…» — придется объяснять Шеврикуке — и, может быть, в скором времени — тому же Китайгородскому Увещевателю. И выйдет вранье. Шеврикука вздохнул.

— Что-нибудь не так? — услышал Шеврикука голос Пэрста-Капсулы.

Пэрст-Капсула, чьими усердиями был добыт паспорт, стоял рядом, а Шеврикука о нем будто забыл.

— Что? — спохватился Шеврикука. — Нет, все в порядке. Благодарю за услугу. Удивляюсь быстроте, с какой она оказана.

— Самому интересно было пройти лабиринт быстро, — сказал Пэрст-Капсула. — Есть способы ускорения канцелярской поспешности. Один из них я опробовал. Получил удовольствие.

Шеврикука знал единственный способ ускорения канцелярской поспешности. Но вряд ли Пэрст-Капсула ублажал лиц при конторских книгах и сейфах пачками денег или хотя бы коньяками и шоколадами.

— Да, — сказал Пэрст-Капсула. — Способы есть чисто технологические, в них нет нарушения этики, а есть замена керосина лазерным лучом.

— Я рад, что ты получил удовольствие, — пробормотал Шеврикука.

Опять он почувствовал, что выглядит барином, высокомерно-снисходительно-пустыми словами одобряющим проворного слугу. Ощущение это было ему неприятно. Пустые слова произнес он, пустой случилась его затея.

— Я не знаю… Надо ли об этом ставить вас в известность, — неуверенно начал Пэрст-Капсула. — Но я все же об этом скажу… Среди прочих готовых к выдаче документов я видел паспорт на имя Гликерии Андреевны Тутомлиной…

— Вот как? — удивился Шеврикука. И тут же сообразил: а что удивляться-то? Впрочем, одна странность была: отчего паспорт Гликерии Андреевны Тутомлиной (что ж, Гликерия имела право назвать себя и Тутомлиной) был намечен (видимо — ею) к осуществлению именно в Останкине? Не логичнее было бы Гликерии получить прописку в иной префектуре, на Покровке, в доме Тутомлиных? Или останкинская прописка давала ей больше выгод и выходов к Пузырю? В этом следовало разобраться…

— А… — начал было Шеврикука.

— Нет, — сказал Пэрст-Капсула. — На всякий случай я заглядывал в бумаги. В Останкине ни одна из интересующих вас особ документ не заказала… Ни дама, приходившая к вам в мантилье, ни просительница, объявлявшаяся под маньчжурским орехом… Может быть, они пожелали в других местах… Или у них нет возможности…

— Может быть… — рассеянно сказал Шеврикука. — Может быть…

— Есть мне еще какие-либо поручения? — спросил Пэрст-Капсула.

— Нет. Никаких более поручений нет. Еще раз спасибо, — сказал Шеврикука. — Да… Вот что… Я был бы очень удивлен, если бы Гликерию Андреевну Тутомлину прописали в Землескребе…

— Нет, — сказал Пэрст-Капсула. — Ее прописали в строении, расположенном от Землескреба в семистах двадцати метрах…

— И то ладно… — пробормотал Шеврикука, отпуская взглядом покидавшего его Пэрста-Капсулу.

Известие о паспорте и останкинской прописке Гликерии успокоило Шеврикуку. Отчасти даже развеселило его. Более он себя не бранил, не обзывал безрассудным прохвостом. Паспорт в любой миг можно было разорвать в клочья, а упоминание Игоря Константиновича Шеврикуки в казенных бумагах истребить. Но пока этого не стоило делать.

«А сам-то Пэрст, — задумался Шеврикука, — не соизволил и себе завести паспорт? А хоть бы и соизволил…»

Глава 43