– Ты хочешь сделать меня смертельно храбрым, а потом убить? Или неизлечимо тупым? Я предпочёл бы кайф.
– Не храбрым. И не тупым. Понимающим.
Возможно, у него не было ко мне сострадания, но я всё ещё был человеком в достаточной мере, чтобы оказать ему эту честь.
– Понимающим? Думаешь, купиться на какую‑то жалкую ложь о смерти – это быть
– Никакой лжи. Этот имплант не изменит никаких твоих убеждений.
– Я не верю в жизнь после смерти, так что…
– Чью жизнь?
– Что?
– Когда ты умрешь, будут другие люди продолжать жить?
Мгновение я просто не могу говорить. Я борюсь за свою жизнь, а он считает, что все это – некие абстрактные философские дискуссии. Я почти кричу:
– Перестань играть со мной! Покончим с этим!
Но я не хочу
До тех пор, пока я могу продолжать говорить с ним, всё ещё остается шанс, что я смогу заинтересовать его, отвлечь его внимание, возможность какого‑то чудесного спасения.
Я делаю глубокий вдох.
– Да,
– Миллиарды. Возможно, сотни миллиардов, в грядущих столетиях.
– Не нужно этого дерьма. Я никогда не верил, что Вселенная исчезнет, когда я умру. Но если ты думаешь, что это большое утешение…
– Насколько разными могут быть два человека?
– Я не знаю. Ты чертовски
– Ты не думаешь, что среди всех этих сотен миллионов, миллиардов, будут такие же люди,
– О чем ты вообще… вообще говоришь? Реинкарнация?
– Нет. Статистика. Не может быть никакой «реинкарнации» – нет души, чтобы возродиться. Но в итоге – совершенно случайно – появится кто‑то, кто будет воплощать все то, что определяет
Я не знаю, почему, но чем безумнее это все становится, тем бо'льшую надежду я ощущаю – как будто изощренная больная сила картеровских рассуждений может сделать его уязвимым в других отношениях.
Я говорю:
– Этого просто не может быть. Как кто‑то может иметь мои воспоминания и мой опыт?
– Воспоминания ничего не значат. Твой опыт не определяет твою сущность. Случайные детали твоей жизни являются поверхностными, как и твой внешний вид. Они могут иметь форму того, чем ты являешься, – но не быть неотъемлемой частью твоей личности. Это ядро, глубокая абстракция.
– Душа по‑другому…
– Нет.
Я неистово качаю головой. Нет ничего, чтобы угодить ему. Я слишком плохой актер, чтобы сделать аргумент убедительным – и тот лишь может купить мне немного больше времени.
– Ты думаешь, что я должен чувствовать себя лучше при мысли о смерти, потому что когда‑нибудь в будущем у меня будут общие, абстрактные мысли с незнакомыми мне людьми?
– Ты говорил, что хочешь детей.
– Я лгал.
– Хорошо. Потому в этом нет смысла.
– И я должен чувствовать удовлетворение от мысли о ком‑то, кто никакого отношения не имеет ко мне вообще, у которого нет каких‑либо воспоминаний обо мне, нет чувства общности…
– Сколько у тебя общего теперь, с самим собой, когда тебе было пять лет?
– Не так много.
– Не думаешь ли ты, что там могут быть тысячи людей, которые бесконечно больше похожи на тебя, чем ты есть сейчас. Даже более того – больше, чем, когда ты был ребенком?
– Возможно. В некотором роде, может быть.
– А когда тебе было десять? Пятнадцать?
– В чем вопрос? Хорошо – люди меняются. Медленно. Незаметно.
Он кивает.
– Незаметно – точно! Но делает ли это каждого менее
Я пожимаю плечами.
– Возможно. Это все‑таки ближе всего к…
– Но это не так! И это отвлекает нас от истины! – Картер говорит с воодушевлением, но без фанатизма. Мне показалось, что он начнет сейчас разглагольствовать – но вместо этого, он продолжил более спокойно, более разумно, чем когда‑либо. – Я не говорю, что воспоминания не имеют никакого значения; конечно, имеют. Но есть часть тебя, которая от них не зависит – и эта часть будет жить снова. Однажды кто‑то, где‑то, будет думать как ты, действовать, как ты. Даже если это всего лишь на секунду или две – но
Я качаю головой. Я начинаю чувствовать себя немного ошеломленным от этой неумолимой «логики сновидений» – и в опасной близости от потери связи с тем, что поставлено на кон.
Я категорически говорю:
– Это фуфло. Никто не может так думать.
– Ты ошибаешься. Я думаю. И ты сможешь – если захочешь.
– Ну, я не хочу.
– Я знаю, – это кажется абсурдным сейчас, – но я обещаю тебе, что имплант изменит все это. – Он рассеянно массирует свое правое предплечье. Его, должно быть свело от удерживания пистолета. – Ты можешь умереть боясь, или ты можешь умереть успокоенным. Это твой выбор.
Я сжимаю аппикатор в кулаке.
– Ты предлагаешь это всем своим жертвам?
– Не всем. Некоторым.
– И как много этим воспользовались?
– Пока еще ни один.
– Я не удивлен. Кто захочет умирать, обманывая сам себя?
– Ты сказал, что ты хочешь.