Я оглядываюсь по сторонам, гляжу в пустое идиотское небо, и отказываюсь от потока воспоминаний связанных в моей памяти с этой поразительной синевой.
Никакого Прустовского воспоминания. Нет для меня Билли Пилигрима с его путешествиями во времени. У меня нет необходимости бежать в прошлое: я собираюсь жить в будущем.
Я смогу это пережить.
Может быть, не получится. А может быть, я получу шанс
Картер говорит:
– Не трать свое время, пытаясь придумать способы торговаться со мной. Этого не будет. Вам бы лучше думать о том, чтобы принять неизбежное.
– Я не желаю принимать
– Это не так. Ты не хочешь, чтобы
– Если хочешь знать правду – ни разу. Это – ещё одно, что я не удосужился сделать. Так что, может дашь мне пару десятилетий чтобы с этим разобраться?
– На это не понадобится десятилетие. Это займёт совсем немного времени. Взгляни на это как: тебя же не беспокоит, что за пределами твоей кожи есть пространство –
Я смеюсь, сам того не желая: от жестокости он перешёл к сюрреализму.
– Ты, действительно, веришь в это дерьмо, да? Ты на самом деле так думаешь?
– Нет. Это вполне обоснованная точка зрения… Но сейчас мне она не кажется правильной – и я
– Что?
– Я сказал: стоп.
Я растерянно оглядываюсь, отказываясь верить, что мы уже пришли. Это не было какое‑то особенное место – обычное, окружённое уродливыми эвкалиптами, по колено в засохшем подлеске – а чего я ожидал? Искусственной полянки? Места для пикников?
Я оборачиваюсь к нему, прочёсывая свой парализованный мозг в поисках хоть какой‑нибудь стратегии, чтобы добраться до его оружия – или выбраться из зоны его досягаемости прежде, чем он сможет выстрелить, – когда он, совершенно искренне, говорит:
– Я могу помочь тебе. Я могу облегчить это.
Секунду я пристально смотрю на него, потом срываюсь на рыдания: долго, неуклюжие, взахлёб. Он терпеливо ждет, пока я, наконец, не смог выдавить:
– Как?
Левой свободной рукой он лезет в карман своей рубашки, достает какой‑то маленький предмет, и на ладони протягивает мне мне, – посмотреть. На мгновение я подумал, что это капсула, какое‑то лекарство, – но это не так.
Не совсем так.
Это аппликатор нейронного импланта. Через прозрачную оболочку я смог разглядеть серую крупинку самого импланта.
У меня есть одно мгновение, лихорадочная игра воображения обнадеживает:
– Лови. – Он бросает это устройство прямо мне в лицо, а я поднимаю руку и на лету ловлю его.
Он говорит:
– Конечно, это на твоё усмотрение. Я не собираюсь заставлять тебя его использовать.
Я внимательно разглядываю вещь. Мне в лицо лезут мухи, и я отмахиваюсь от них свободной рукой.
– Что мне это даст? Двадцать секунд космического блаженства перед тем, как ты вышибешь мне мозг? Какие‑то галлюцинации, достаточно яркие, чтобы заставить меня думать, что всё это было сном? Если ты хотел облегчить мне боль от понимания, что я умру, тебе нужно было просто выстрелить мне в затылок пять минут назад, когда я думал, что у меня есть шанс.
Он сказал:
– Это не галлюцинация, это система… отношений. Философия, если хочешь.
– Что ещё за философия? Вся эта чушь о… границах в пространстве и времени?
– Нет. Я говорил тебе.
Я почти срываюсь.
– Так это твоя религия? Ты хочешь обратить меня прежде, чем убьёшь? Хочешь спасти мою гребаную душу? Вот так ты справляешься мыслями о тех, кого убиваешь? Думаешь, ты спасаешь их души?
Он беззлобно покачал головой.
– Я не называл бы это религией. Нет никакого Бога. Нет никаких душ.
– Нет? Ну, если ты предлагаешь мне все утешения атеизма, мне для этого имплант не нужен.
– Ты боишься умереть?
– А ты как думаешь?
– Если воспользуешься имплантом – бояться не будешь.