Останови мое падение

Лихорадочно вздрогнув – что обычно с ней бывало только во сне, – Лора вдруг замерла, отчего Сэму стало не по себе. – Ты вообще собираешься спать? – с раздражением выпалила она. Она повернулась к стоявшим рядом часам. – Уже четверть третьего!

– Извини. – Он толком и не знал, как умудрился разбудить жену, просто лежа рядом без единого движения, однако ее способность ощущать бодрствование Сэма даже сквозь сон лишь отдаляла перспективу их воссоединения. – Может, мне перебраться в офис?

– Не глупи. Эти дни остались позади.

– Может быть, и зря.

Приподнявшись, Лора оперлась на подушку, и посмотрела ему в глаза. В комнате почти не было света, но глаза Сэма уже успели приспособиться, так что ее лицо он видел вполне отчетливо.

– Нельзя ей поддаваться, – сказала она. – Одно дело – раньше, когда у нее не было никакого выбора и весь мир был готов пойти пловцам навстречу. Но если она вернется к такому состоянию сейчас, то просто сломает себе жизнь. На какую работу она сможет рассчитывать? На какую семью?

– А что с ней станет, если мы и дальше будем лишать ее всех радостей жизни? – Сэм каждый день видел это на лицах бывших пловцов, хоть и не желал в это верить.

– В этом была ее изюминка, – возразила Лора. – Она чувствовала себя особенной, и теперь ей этого не хватает. То же самое было во время Второй мировой войны, когда лондонских детей переселили в глубинку, чтобы защитить от авианалетов. Это было настоящим приключением, пока не пришло время возвращаться назад – где приходилось мириться с пайками, во всем себя ограничивать и учиться снова быть нормальными.

Сэм не мог отрицать, что в ее словах была доля правды. Даже в двадцать с небольшим лет возможность не спать всю ночь казалась ему слаще любых других привилегий взрослой жизни. Получив такую способность в возрасте Эммы, он бы, наверное, вообразил себя властелином мира и уже ни за что бы не расстался с подобной силой по собственной воле.

– Я не хочу сказать, что она жульничает в глубине души, – добавила Лора. – Но ей всего девять, и она хочет то, чего хочет. Когда мне было десять, я три месяца притворялась больной, без малейших угрызений совести. Тогда все считали меня настоящим ангелочком, но я бы сказала что угодно, лишь бы добиться своего.

Когда за завтраком Сэм налил себе третью чашку кофе, Эмма бросила на него понимающий взгляд: «Таблетки велят нам проснуться, и мы просыпаемся». Правда, в отличие от него, Эмма спала всю ночь; чтобы это выяснить, он на цыпочках пробрался в ее комнату, опасаясь, что может снова застать ее за рисованием на полу темной комнаты.

Уроки шли как по маслу, но отнюдь не в хорошем смысле: он зачитывал свои конспекты и переписывал их на доску, почти не думая о том, что говорит. Ученики все прилежно записывали. Сэм даже не останавливался, чтобы задать вопросы, опасаясь не только недостатка концентрации, который мог бы помешать ему их правильно сформулировать, но и того, что ни один из учеников попросту не сможет дать ему ответ.

Он одиноко сидел за столом в учительской, разглядывая доску для объявлений на противоположной стене – не погружаясь в настоящий сон, но готовый вот-вот поддаться галлюцинации наяву.

Кто-то хлопнул его по плечам. – Видок у тебя так себе, – весело сообщил Садик, выдвигая стул.

– Но я все-таки пришел, – сказал в ответ Сэм. – Ведь это наша работа, верно? Потому что все пойдет прахом, если каждый из нас начнет жить по собственным часам.

– Ну да, очень смешно. Должен признать, ты доказал мою неправоту: тебе и твоим друзьям все-таки удалось воплотить эту задумку в жизнь.

– Удалось, значит? – Сэм выдавил из себя одурманенную улыбку. – Миссии «Аполлон», Манхэттенский проект, Блетчли-парк[104]… и школы «пловцов».

Впрочем, возобновить эти уроки государство им уже не позволит. Теперь все знали, что ради лекарства правительство было вынуждено заплатить свою часть выкупа и теперь рассчитывало поставить в этой истории точку – к чему бы ни привели попытки выкорчевать деньги преступников из рассеянных по миру криптовалютных аккаунтов. Никто и слышать не хотел о том, что лекарство, стоившее таких денег, оказалось хуже самой болезни. Никто, даже он сам.

Той ночью усталость развеяла чары бессонницы: упав в кровать, он спал мертвым сном, пока Лора не растолкала его в половине седьмого. Он даже не расслышал сигнал будильника.