Читаем Остановка в городе полностью

По щекам мальчика катились теплые слезы, и он ничего не мог с этим поделать, слезы набегали и катились по щекам, и ему никак не удавалось стряхнуть с себя груз стыда, когда перед его глазами возникала эта картина: отец спускается по лестнице, а по бокам — милиционеры. Отец все время смотрел себе под ноги, и, когда он залезал в машину, мальчик хотел окликнуть его, но у него пропал голос. Затем машина уехала, и, поскольку они стояли вокруг нее, в середине осталось пустое место. Все смотрели на него, а он словно прирос к земле. Потом мальчик почувствовал, что кто-то взял его за руку — это была мать, которая, видимо, стояла в дверях, и она увела его в комнату. Мальчик спросил, почему увезли отца, но мать снова заплакала и продолжала все время плакать. Мальчик ходил из угла в угол и тщетно искал, чем бы заняться, а когда пришло время ложиться спать, он, не поев, забрался в постель.

Он успел уже задремать, когда в дверь позвонили, по голосу он понял, что пришла тетя Марет. Но он ничего не разобрал из того, о чем они говорили, хотя вылез из постели и прижал ухо к двери. Только когда мать воскликнула: — Боже мой, я не представляю, на что же мы теперь будем жить! — его пронзили страх и боль.

Мальчик прочитал не одну книгу о том, как безвинных людей сажали в тюрьму, но это было очень слабым утешением, потому что тогда бы мать сказала ему об этом; теперь же он не знал, почему увезли отца, но догадывался, что отец совершил что-то дурное. Он ни у кого не мог спросить, что же на самом деле произошло. И что самое страшное — ребята в школе, конечно, уже знали. Он хорошо помнил прошлогоднюю историю, когда отец купил машину и на следующий же день все ребята из его класса знали, что у них машина, хотя он никому об этом не рассказывал. Уже из-за одного этого он не мог сегодня пойти в школу.

Стал накрапывать дождь. Снег так и не пошел, хотя воздух был морозный. Мальчика вновь охватило отвратительное зябкое чувство, и он двинулся дальше. Быстрым шагом он дошел до конца парка и оттуда снова повернул к центру города. Когда он добрался до автобусной остановки, как раз подъехал автобус, который довез бы его до дома, он же растерянно смотрел, как люди залезали в автобус и как раскрылись, а потом снова закрылись двери. Большие часы на здании почты остановились, но он знал, что еще слишком рано возвращаться домой, даже если б уроки в школе уже закончились, ему все равно не хотелось бы идти домой, потому что там была плачущая мать, и он бы ни за что не решился пойти играть с другими ребятами. Он спрятался от дождя в подъезде. Там стоял мусорный ящик, мальчик опустил крышку ящика, сел на нее и решил, что просидит здесь до вечера. А может быть, и несколько дней.

Мальчик думал, на что они теперь станут жить: мать будет печь блины, он — продавать их, а в школу больше не пойдет. Ему казалось, будто прошлой ночью во сне или же на картинке много лет тому назад он видел, как продает эти блины. Ничего лучшего он придумать не мог, потому что даже мать не могла. Теперь все было иначе. Но он был достаточно большим мальчиком, чтобы понимать — рано или поздно ему придется пойти в школу. И он должен пойти домой. Только и то и другое можно было отодвинуть, и ему хотелось сидеть на этом мусорном ящике до тех пор, пока остальные забудут обо всем.

Тут стукнула дверь, и вошла какая-то тетка, она посмотрела на мальчика, хотела было войти в квартиру, но затем повернулась и подошла к нему. — А ты что здесь делаешь? — спросила она. Мальчик не ответил и старался не смотреть на нее.

— Почему ты сидишь здесь, на мусорном ящике? — спросила тетка, и голос ее не был злым. Мальчик опустил голову, и тетка вошла в квартиру. Когда дверь закрылась, он решился поднять глаза. Через некоторое время тетка снова вышла на лестницу.

— Может быть, тебе холодно? — заботливо спросила она. — Может, ты зайдешь погреться, — позвала она и взяла мальчика за руку. Он с безразличным видом встал и пошел за женщиной. Когда они вошли в квартиру, мальчик заметил, что забыл свой портфель, по всей вероятности он остался возле мусорного ящика; он хотел пойти за портфелем, но внезапно перед его глазами возникла картина: портфель лежит на выцветшей зеленой скамейке, а он с каким-то непонятным злорадством время от времени оглядывается, сам же торопится к центру города.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза