Читаем Остановка в городе полностью

Прошло уже два часа, а вор все еще не появлялся. Эльмер устал и почувствовал легкое головокружение: вокруг лебедей все время сновала пестрая толпа. Однако было в этом зрелище что-то монотонное, и Эльмера потянуло в сон. Гуляющие, казалось, легко парили в струящемся воздухе, их жесты стали хаотичными и одновременно мягкими, а деревья в парке походили на соблазнительные зеленые подушки. Я не засну — убеждал себя Эльмер — именно эта царящая в парке дремота не даст проклятому вору остаться незамеченным — он единственный в этой сонливой толпе, кто сделает несколько быстрых движений, очутится высоко в воздухе и повиснет там подобно мишени.

И вор не остался незамеченным: резкий поворот головы, блуждающий взгляд по окружающей толпе, встреча с объективом фотоаппарата, минутное оцепенение, несколько торопливых шагов, несколько медленных, затем вор остановился и не спеша пошел обратно, украдкой поглядывая на Эльмера. Эльмер спокойно возился с фотоаппаратом, потом отложил его в сторону и снова взялся за книгу.

Вор успокоился и пошел по дорожке, которая вела ко дворцу. Очевидно, он решил обойти пруд. Вор и впрямь оказался женщиной — в тот злополучный вечер глаза не обманули Эльмера. Это была женщина лет тридцати, с коротко подстриженными пепельными волосами и миловидным лицом, на котором застыло какое-то странное, мечтательное выражение. Она была в зеленовато-синем, скромном платье, которое украшал белый девичий воротничок. Эльмер совсем не так рисовал себе вора, ему казалось, что это грубая, с топорными чертами лица женщина, рецидивистка, но все оказалось не так, и он с чувством сожаления и неловкости подумал о том, какая неприятная встреча ожидает его вскоре с этой женщиной. Но жалеть ее было нечего, как-никак она украла лебедя.

Обогнув пруд, вор еще раз остановился возле лебедя, а затем, задумчиво смотря себе под ноги, пошел к трамвайной остановке. Стараясь не потерять в толпе хрупкую фигурку женщины, Эльмер впервые с сомнением подумал, что напал на ложный след, и это родило в нем смутную тревогу. В трамвае Эльмер сел на несколько сидений позади нее, и теперь, следя за этой женщиной, то и дело поглядывавшей в окно с выражением какой-то отрешенности на лице, он был почти убежден, что напрасно преследует честного, ни в чем неповинного человека. Но на остановке Садама женщина заволновалась, неожиданно встала и заспешила к выходу. Какое-то мгновение Эльмер еще колебался, а затем ринулся за ней, двери уже закрывались, он едва удержал их рукой и, сделав отчаянное усилие, выбрался из трамвая.

Женщина устремилась к стоянке такси, там как раз стояла свободная машина. Эльмер впал в отчаяние, но в тот момент, когда женщина с шумом захлопнула дверцу такси, к стоянке, сделав крутой вираж, подъехала еще одна машина. Эльмер даже вскрикнул от неожиданной радости, помчался что было мочи и, едва успев сесть, крикнул шоферу, чтобы следовал за машиной, идущей впереди. Шофер понимающе кивнул.

Машина с вором остановилась на Ласнамяги. Эльмер попросил шофера проехать чуть-чуть вперед, и только когда женщина зашагала в сторону огромного девятиэтажного дома, вышел из машины. Шофер такси заговорщически подмигнул, и Эльмер был тронут сдержанностью водителя, который даже не пытался завести с ним разговор и ехал так мастерски, словно всю жизнь только и делал, что преследовал машины.

Перед домом, в который вошла женщина, играли дети. На асфальте желтым мелом были нарисованы «классики», и дети перекидывали медную пепельницу из одного «классика» в другой. Эльмер подошел к ним и спросил, примут ли они его в игру. Дети оглядели Эльмера с ног до головы и сказали, что не примут, Эльмер сделал обиженное лицо, достал из кармана зеленую лягушку, которая начинала прыгать, как только надавишь на резиновую грушу на кончике тоненького шнура, и спросил, не примут ли они в игру лягушку. Дети засмеялись и стали смотреть, как лягушка, вместо того чтобы толкать пепельницу вперед, вскарабкивалась на нее. В конце концов лягушка устала от игры в «классики» и от собственной неловкости, и Эльмер спросил, не живет ли в этом большом доме тетя, с которой они недавно поздоровались. Дети сказали, что живет. Эльмер не поверил и погрозил пальцем, на что они стали объяснять ему, что в самом деле живет, в шестнадцатой квартире, и если дядя не верит, то пусть сам пойдет и посмотрит. Эльмер сказал, что обязательно пойдет, но по его тону дети поняли, что он шутит, и засмеялись.

Когда за Эльмером захлопнулась дверь и он направился через пахнущий чем-то кислым подъезд к лифту, все в нем восстало против этого — он охотнее поиграл бы в «классики» или поглядел, как играют дети. Но больше всего он хотел стать зеленой лягушкой, которая прыгает на два сантиметра вперед, каждый раз на два сантиметра вперед. Однако Эльмер уже стоял за дверью шестнадцатой квартиры. Откашлявшись, он принял деловой вид и позвонил.

Дверь открыла та самая женщина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза