Остановка в городе

— Пожалуй. — Я был в нерешительности, не зная, как преодолеть возникшую неловкость.

— Да садись же, — сказала Кристина и потянула меня за руку. — Ну, здравствуй.

Мы заговорили о старых друзьях, вместе с которыми учились в школе, вскользь вспоминали какие-то забавные приключения, удивлялись, что многие из нас совсем исчезли из вида, и наконец решили, что было бы неплохо после стольких лет собраться. Я обратил внимание, что о своей жизни Кристина говорила с какой-то деланной беззаботностью, и подумал, что ее брак, видимо, не из счастливых. Это меня огорчило, она была славной девушкой, и я не хотел, чтобы она страдала.

Мы болтали так уже минут десять, но когда она вдруг с испугом взглянула на часы и сказала, что торопится, я обрадовался, что этот навязанный мне и малоприятный разговор подошел к концу. Я поднялся, чтобы попрощаться с ней, раздумывая, уместно ли попросить Кристину передать привет ее мужу или это будет с моей стороны бестактно. Но я не успел ничего решить, потому что внезапно Кристина с плутовским видом взглянула на меня:

— Знаешь, о чем я вспомнила, — сказала она, и солнце светило прямо в ее покрасневшие от слез глаза. Она больше не прятала их, хотя в течение всего нашего разговора сидела потупясь.

— Ты, наверное, уже и не помнишь, а ведь в первом классе я послала тебе любовную записку и попросила починить карманный фонарик, потом ты со смехом расспрашивал, кто бы это мог быть, но даже на выпускном вечере я не решилась признаться тебе.

Она торопливо пожала мне руку и пошла. Я остался стоять и вдруг почувствовал непреодолимое желание побежать за ней, сказать что-то теплое, поблагодарить за ту давнюю записку — я уверен, что если бы она обернулась, я бы это сделал, но она не обернулась, и я медленно побрел в противоположную сторону.

Конечно, я помнил: это был вырванный из тетради листок в клетку, я обнаружил его дома в своем портфеле. Записка была полна жутчайших ошибок, и я не понимал, как можно было быть такой глупой — позвать меня чинить карманный фонарик и не написать, кто зовет. Позднее я решил, что записку написала Тийю и в последнем классе эта записка послужила как бы поводом для нашей влюбленности. Но сейчас, услышав эту внезапную исповедь, я понял, что, любя меня, Кристина отлюбила свою первую прекрасную детскую любовь. Перед глазами возник выпускной вечер и раннее июньское утро. Небо было голубовато-серым, на Кристине было розовое платье, казавшееся в предрассветных сумерках призрачным, само это воспоминание тоже было чем-то призрачным, оно возникло передо мной с поразительной ясностью, и внезапно меня пронзила сладкая боль, или ощущение промелькнувшего счастья.

На город опустилось удушливое марево. С песчаной дорожки парка я снова ступил на асфальт и поразился, что солнце успело так раскалить его — весь асфальт пестрел следами, оставленными прохожими. Было градусов тридцать, и я не завидовал своим сослуживцам, которые вынуждены сидеть в закрытом помещении и трудиться в поте лица, хотя у них там, пожалуй, прохладнее, чем здесь. Зато я мог купить мороженое и лесную землянику, аромат земляники, подобно сплющенному куполу, висел над бумажными кульками, и все люди казались осоловевшими, как после бессонной ночи.

— Пустяки, — сказал бородатый мужчина черному пуделю, поскуливавшему от боли. Кто-то нечаянно наступил ему на лапу. Мужчина присел на корточки, оглядел лапу, подул на нее, и пес повеселел, хотел лизнуть мужчину в лицо, но тот увернулся. Я предоставил мужчине заниматься собакой и пошел вдоль Морского бульвара. За электростанцией призывно синело море, но мне почему-то не хотелось на пляж, я с наслаждением бродил просто так, ел мороженое и землянику и размышлял о том, что мог бы забавы ради тоже обзавестись таким же милым пуделем. Не знаю, уж забавы ради или как, просто я вдруг почувствовал, насколько я одинок.

В самом деле, в последнее время я частенько подумывал о том, что мне не мешало бы жениться. Конечно, не мешало бы, ведь я вовсе не убежденный холостяк, у которого хоть отбавляй всяких там теорий о бесшабашной холостяцкой жизни. Но я боюсь, что меня станут обманывать. Я уверен, что не смог бы спокойно смотреть даже на то, как моя жена кому-то улыбается. Возможно, я просто ревнивец, во всяком случае с Реэт было именно так, хотя мы и не были женаты, а только собирались пожениться. И никто не сможет убедить меня в том, что мои сомнения беспочвенны. Может быть, я и не любил ее и все происходило от моей неуверенности — может быть, но я не могу закрыть глаза и отказаться от своих раз и навсегда сложившихся понятий о чести. И это главное.

Итак, я бродил по улицам Старого города, размышляя о том, что, очевидно, меня привело сюда подсознательное чувство долга. Гость, оставленный на мое попечение, отправился куда-то, где у него были дела поинтереснее, чем созерцание старых домов; я же не захотел возвращаться в эту спертую атмосферу бензостанций и решил показать наш город воображаемому гостю.