Читаем Остановка в городе полностью

Как все было чудесно в тот раз! Я помню подернутый дымкой летний день на берегу моря после того, как мы неделю прожили в палатке и вечером должны были возвращаться в город. Мы с утра сооружали плот из тростника, сейчас это кажется абсурдным, но я помню, с каким детским азартом мы занимались этим. Плот, конечно, получился жиденький, едва мог выдержать одного человека, но мы гордились им и даже, кажется, устроили ему пышные крестины. Затем отправились купаться в устье реки, а Эйнар к тому же еще побежал в море, хотя вода была ледяная — всего несколько градусов. На высоком песчаном берегу мы развели костер, сушили одежду, грелись, после великолепно проведенной недели у нас у всех было прекрасное настроение и мы поклялись друг другу в вечной дружбе…

Я с чувством неловкости стряхнул с себя это воспоминание детства — если его вообще можно назвать воспоминанием детства, поскольку в то лето мы закончили школу — и вспомнил сцену, которая произошла всего несколько дней тому назад. Я ехал с работы домой и неожиданно увидел в трамвае Агнес. Она не заметила меня, рассеянно смотрела в окно, и я мог беспрепятственно разглядывать ее. Ее облик утратил то девчоночье, что когда-то было в ней, и на смену пришла притягательная красота зрелой женщины. Она была в летнем желтом платье, которое очень ей шло, и у меня возникло ощущение, будто я смотрю на портрет возлюбленной в золоченой раме, выставленный в одном из залов музея. Трамвай был битком набит, вслед за выходящими я потихоньку продвигался вперед и вскоре оказался почти рядом с Агнес, мне стоило лишь протянуть руку и я бы коснулся ее. В конце концов я не выдержал — желание знать, как подействует на нее мое присутствие было настолько велико, что, рискуя лишиться прекрасного зрелища, я сказал: «Здравствуй, Агнес». Она машинально ответила на мое приветствие, затем ее глаза остановились на моем лице, она слегка вздрогнула, быстро отвела взгляд и стала пробираться к выходу.

На Центральной площади она сошла, ее ждал какой-то высокий молодой человек, она подошла к нему, он нежно обнял ее, и они направились в сторону универмага.

Говорили, будто Эйнар и Агнес поженились вскоре после тех трагических для меня событий, происшедших зимой, но поскольку в ту пору меня уже не было в Тарту, я мог и не знать об этом. Конечно же я мог не знать об этом и с наивнейшим простодушием рассказать своему старому приятелю, что несколько дней тому назад встретил нашу общую знакомую Агнес, что, очевидно, она в скором времени выходит замуж, я сам видел, как ее нежно обнимал высокий интересный парень, и что из них бесспорно получится прекрасная пара.

На вокзал я пришел минута в минуту, но Эйнара еще не было. Не знаю почему, но меня грызло сомнение, что он может не прийти. Я упрекал себя за то, что мы условились о встрече как-то вскользь, ведь он вполне мог решить, что наша поездка к морю вовсе не обязательна. Нам следовало поклясться, что встретимся на вокзале — я горько усмехнулся — мы могли это сделать, как и в тот туманный летний день, когда поклялись друг другу в вечной дружбе. Я купил два билета и стал ждать у касс.

До отправления электрички оставалось всего несколько минут, когда появился Эйнар. «Гляди-ка, ты успел раньше меня!» — с улыбкой воскликнул он вместо извинения. Было жарко, я предложил купить мороженое и представил себе, что осталось бы от его улыбки, расскажи я ему сейчас, как его жена Агнес в своем желтом платье удаляется вместе с высоким молодым человеком в сторону универмага.

В вагоне мы нашли на теневой стороне свободную скамейку и благодарили бога, что солнце, светившее в окно напротив; не достает нас. Жара стала невыносимой, все окна в вагоне были открыты, в них врывался ветер, однако легче от этого не становилось и мороженое текло по нашим пальцам.

— Знаешь ли, — заговорил Эйнар, — я уже давно мечтал именно о таком дне, что ждет нас с тобой сегодня, представляешь, как удивительно было бы забыть все теперешнее и стать такими, какими мы были когда-то давно, ты помнишь? Наши мечты не знают никаких границ — какое прекрасное время! — мы еще не выбрали себе никакой дороги в жизни и я думаю, что крайне редко люди бывают так близки, как были мы в тот летний день.

И тут я спросил, счастлив ли он. Он на миг поднял на меня глаза и какая-то тень скользнула по его лицу, но он снова ушел в воспоминания, однако теперь как-то отстраненно, и у меня возникло чувство, будто он говорит о смерти очень близкого человека, но, конечно, мне это просто показалось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза