Остаточная деформация [СИ]

Слова мёртвого языка были солёными на вкус, как вода древнего вязкого моря. Каждый член Совета традиционно имеет помимо собственного ещё и должностное имя. Отец по должности был Рафаилом, Ник — Уриилом, Михаэль собственное, кажется, забыл, но точно какое-то было. И только у Габриэля имена совпадали. Иногда думалось — не готовили ли его к работе ещё с момента зачатия?

Габриэль прошёл по светлой веранде, чтобы сесть на тёплые доски у кресла старика. Откинул голову на подлокотник, закрыл глаза. Тяжёлая знакомая рука прошлась по волосам. Странное, болезненное счастье.

— Ну как там дела государственные, Габи?

— Всё так же, стабильно хреново. Вчера вот на малом Совете пришлось продлить ещё на год период оперения, потому что сознательности никакой. Не хотят работать птенцы, хоть тресни.

Аве хмыкнул.

— Думаю, ты неправильно передаёшь мне проблему. Они, может, и хотят, но не могут выбрать. Нет профессиональных предпочтений. Я прав?

— Отчасти, — неохотно признал Габриэль. — Какая разница? Всё равно социальная незрелость. Кризис искусственной занятости начался не со вчера, авва. И не приклеивай сюда своих «четвёртых», это не та песня.

— А я думаю, та самая. И Пети со мной согласен, кстати.

При упоминании ненавистного имени вздыбились перья.

— Что-нибудь в этом городе можно решить без мнения твоего ненаглядного выкормыша?

— Можно, — легко согласился Аве. — Но выйдет хуже. Ты бы знал, как меня огорчает твоё к нему отношение. Учеников у меня было немало, Габи, а вот сын один.

«И все они были тебе дороже, чем я, — зло подумал Габриэль. — А этот — больше всех, потому что последыш». Вслух сказал:

— Мы достаточно успешно сотрудничаем, ты это знаешь. Хотя иногда он попросту не понимает, что вокруг творится, и сильно мешает работе. Если ты столь упорно настаиваешь на том, чтобы Пети со временем заменил тебя в Совете, то неплохо бы рассказать ему о Дне становления. Это сильно посодействует нашему с ним взаимопониманию.

Аве ощутимо напрягся. Габриэль невесомо ухмыльнулся. Он знал, куда бить. Правду о картине, украшавшей или паскудившей его кабинет, выдерживали не все. К примеру, предыдущий лучший ученик отца, Август, сошёл с ума лет двести назад. Даже в Совете не все были посвящены, только пятеро из восьми, включая Аве и самого Габриэля. Пятеро гелов на весь огромный Гелио. Тяжела правдочка, аж хребет трещит.

— Позже, — медленно выговорил Аве. — Ты прав, он должен знать. Но пока не готов расстаться с некоторыми иллюзиями.

— Ты, кстати, тоже не готов, — не остался в долгу Габриэль. — Ты думал над моим предложением? Твой ненаглядный сегодня, раз уже к слову пришлось, обронил знаковую фразочку. Сказал, что армейцев Михаэля, мол, и делают для того, чтобы они сражались и умирали. Делают, Аве. Не индивид, а поточный продукт. Это твой Пети так говорит. А общество, включая самих армейцев, вполне усвоило эту истину, согласно с ней и готово к дальнейшим трансформациям.

Напряжение заметно возросло. Почти до предела.

— Я очень жалею, сын, что согласился тогда на расслоение.

— Ты сто раз об этом говорил. И что тогда не было другого выхода. Но это уже случилось и обратно не играет. И это работает, йорн побери, авва. Специализация всегда работает. Я подробно расписал, сколько плюсов мы получим, проведя кастовое модифицирование…

— Нет! — рявкнул Аве неожиданно и так громко, что Габриэль подпрыгнул. — Гелы — индивидуумы. И это главное, что их определяет, что отделяет от низших организмов. Способность к критическому мышлению…

— …на данный момент выражено присутствует у пятнадцати-двадцати процентов гелов! — Габриэль тоже неожиданно разозлился. — И она у них останется! Мало того, будет генетически усилена! А остальных её отсутствие просто перестанет тревожить. Они просто будут делать своё дело, квалифицированно и с удовольствием. Без мук выбора и прочих колебаний. Реальная, не завязанная на Древо, собственная производительность Гелио возрастёт во много раз. Программу ветвления можно будет смело сократить на двадцать, а то и на все тридцать процентов. Не того ли добивается твой любимчик, скажи?

Старый гел молчал долго. Габриэль не перебивал тишину, бездумно рассматривая заоконный тусклый пейзаж. Наверное, будет дождь.

— Так не должно быть, Габи. — Голос отца стал ещё тусклее, чем пасмурное небо. — Это тупик. Противостояние с йорнами перестало быть определяющей целью нашего общества, когда появились армейцы Михеля, ты помнишь, как это было… И дальше будет хуже.

— Дальше уже хуже, папа. Я пойду, наверное. Дел выше крыши.

— Хорошо, Габи. — Отец тоже понимал, что дальше разговора не будет. — Не забывай старика, заходи как сможешь. Береги себя.

— Ты тоже, папа.

За пределами этой веранды, за пределами их одиночества вдвоём, слова «авва» и «бен» не звучали никогда. Если кто-то из Совета и догадывался о родстве двоих влиятельнейших гелов, то никак не давал знать. Прочим тем более не было до этого дела. Родственные связи в Гелио давным-давно утратили изначальное значение.