Остаточная деформация (СИ)

Пети отодвинул от стены верстак, пробежал пальцами по открывшейся взгляду сенсорной панели. Серая стена стала мутно-стеклянной, а потом прояснилась внутренним светом, формируя изображение. В проявившемся помещении не было окон, наверняка какой-то подвал. А где ещё хранить оборудование для хроносвязи внизу? Тусклый светильник, смутные тени — и знакомое лицо.

— Привет, Штеф. — Губы сами по себе расплылись в улыбку. Пети соскучился. — Как поживаешь?

— Уф, — выдохнул человек с той стороны экрана, — ты прям как почуял, Пети. Такой день паскудный… А на тебя посмотрел — уже легче.

Ангел Штефан был красив, смугл и зеленоглаз. Простая белая рубашка оттеняла гармоничные черты породистого лица. Он тоже улыбался.

— А что случилось? — Пети говорил почти непринуждённо, с претензией на иронию. — Опять воду отключили?

— И воду, и электричество, — устало вздохнул Штефан, не замечая попытки пошутить. — Уже неделю хлеб по карточкам. Это не метеорит, но сильно выматывает. И их, и меня. Это финальная, Пети.

— Так скоро?

— Да. Йорны срочно тянут всё — недра, воду, энергию. Даже не брезгуют древесиной, представляешь? Большой пылесос включился.

Пети сжал кулаки. День, когда он понял суть Большой войны, случился давно, но так трудно помнить об этом постоянно… Гелы поступают так же, только медленнее, растягивая истощение ветвей как можно дольше. Жаль, что не из сострадания, просто так более рационально. И можно грабить не только материальные ресурсы, но и интеллектуальные. Габриэль на этот счёт большой спец. Лицемерие и фальшь. Если прижмёт, всю гуманность как рукой снимет.

Да и йорны форсируют неспроста, не полные же идиоты.

— Ты думаешь, причина в Паоле?

— Да. Почти уверен, Пети. Похоже на утечку, хотя не понимаю, кто мог… Но не исключаю и прорыв. Твой уже там?

— Там.

Пети старался держать лицо, но Штефан знал его с детской стаи. Знал в славе и в дерьме. Снаружи и изнутри. Его не обманешь. Зато можно не кривляться, притворяясь кем-то другим.

— Славный парень, да? — тихо спросил ангел, который сейчас рисковал жизнью каждый день, каждую минуту. Разведчик? Утешитель?

— Да. Очень.

От мыслей о Берте стянуло сердце. Пети изо всех сил старался не привязываться, но это было заведомо невозможно. Щенячий взгляд серо-голубых глаз, тихое упрямое достоинство, крепчайший внутренний стержень при внешней покорности и даже вялости. «Я вернусь, Пети, — сказал он сегодня днём. — Обязательно. Если сможешь, не позволь Повелителю мух достать инструктора». Бескрылый гел был в тот миг больше человеком, чем рождённый в любой из ветвей.

— Другой бы не подошёл, ты знаешь.

— Да. Но всё равно больно, ты тоже знаешь. Тебе когда обратно?

Штефан передёрнул плечами.

— Когда никому уже не смогу помочь. Месяц или два.

— Не пропусти момент, пожалуйста. А то я тебя знаю, пижона. Не дожидайся схлопывания, ты нужен мне здесь.

Штефан выразительно фыркнул и отключил связь.

Пети задвинул верстак на место. Попытался стряхнуть несуществующий рюкзак, ругнулся, вспомнив, что это всего лишь чёртово крыло, которое больше нельзя снять никогда. А ведь когда-то именно рюкзак за плечами помогал ему привыкнуть к голой спине… Проклятие и благословение, начало и конец.

Пети машинально вылил остатки кофе, вымыл чашку. Город за окном наливался нежным ночным сиянием. Заработала подсветка памятника Джонасу — и Становитель будто бы воспарил над аллеей, раскинув могучие крылья. Красиво. Пети невольно повёл оставшимся крылом и устроился на подоконнике. Он любил Гелио, но живым себя чувствовал только среди людей.

Нельзя раскисать. Один — это всегда меньше, чем все. Три тысячи человек прошли через Трещину за пятьсот лет. Если сперва действительно пытались что-то сделать, то последние пару веков дело катилось сугубо по инерции. Без цели и смысла. Даже если назвать людей иферами, то один — это обязательно меньше, чем три тысячи. А ведь на самом деле гибнущих — миллиарды, и гелов в том числе. А если он прав ещё и по поводу «синдрома четвёртого греха»…

Пети прижал горячий лоб к стеклу. Он теперь жалел, что не рассказал Берту всей правды глаза в глаза. Парень бы всё понял правильно почти наверняка, несмотря на юность. Но почти — это слишком много. На риск не осталось времени.

Рациональные доводы не помогали. Из головы никак не шёл Берт — нелепый, растерянный и решительный одновременно. Угловатая фигурка в шаге от Трещины. Такой… маленький…

Пети перестал сопротивляться. Игла памяти раскалилась добела.

*

— Да помню я, помню, — покорно вздыхал Берт. Большую сумку он то и дело забрасывал на плечо, а она, зараза, всё норовила сползти и наподдать хозяину под колено. — Три этапа, чего сложного-то?..