В транспортном стоял непрерывный шум — куда громче обычного. Техники, бестолочи этакие, больше мешали друг другу, чем делали что-то полезное. Иногда доносился откуда-то мерзкий голос Габриэля, и Берт каждый раз вздрагивал. Переживал за Даниила, хотя сто раз Пети сказал, что проглотит Габи «иудушку», никуда не денется. С вояками заводиться себе дороже. Разные ведомства опять же, Михель вмешательства не потерпит, он к власти страшно ревнив.
— Первый этап? — потребовал Пети, чтобы отвлечь подопечного от бессмысленных волнений.
— Инициирование вокабуляцией, — бойко протараторил Берт. — В течение нескольких часов — восстановление биополя и органов чувств.
— Второй?
— Инициирование трансформацией собственного поля по заданному контуру. Восстановление большинства физических возможностей гела, активация зародышей крыльев и — частично — солярного контура.
— Риски?
— Физическое же истощение в случае неосторожного расхода энергоресурса.
— Молодец. Кушать надо хорошо. И третий, завершающий?
— Полное восстановление облика. При отсутствии акупунктурного инициирования начинается самопроизвольно через три-семь дней.
— Риски?
— Высокая уязвимость в процессе трансформации из-за расхода энергии на модификацию.
— Что в переводе на приличный бабли означает…
— Отсидеться в тихом месте, пока не отрастут крылья.
— Умница, — расплылся Пети, игнорируя скребущих по душе кошек. — Всё верно.
— Пети, ну не совсем же я дебил. И вообще. С большой вероятностью на Паоле пусто. Я смотрел статистику и…
Сумка таки улучила момент и ляпнулась на пол.
— Берти, засунь статистику в дупло своего любимого дуба, — посоветовал Пети. — Человеческая живучесть гораздо выше расчётной, а Лью дурень.
Берт сперва насупился, а потом засмеялся.
— Ты прав, — сказал он, в очередной раз водрузив поклажу на место. — Раз я сам до сих пор не сдох от всех ваших экспериментов, значит, живучесть неслабая.
Пети суеверно скрестил пальцы.
— Берт, готовность ноль! — заскрежетал из динамика Габриэль. — Персонал, по местам!
Суета сменила ритм, шум голосов утонул в нарастающем вое силовой установки. Пол завибрировал под ногами. Тяжеленные бакелитовые створки запорного устройства разъехались, открывая взглядам багрово-оранжевый ад. Привычный, прозаический, рабочий ад, совсем не страшный, если не подходить к краю.
— Я вернусь, Пети! — крикнул Берт, обернувшись на секунду. — Обязательно! Если сможешь, не позволь Повелителю мух достать инструктора!
И шагнул в Трещину.
Глава 11. Чем дальше в лес
Щека Айрин напоминала помидор — красный, лоснящийся бок выпирал даже какими-то дольками. И это с учётом примочки и гельского антигистаминного.
— Понесло ж тебя, — в очередной раз проворчал Берт, меняя подсохшую тряпочку на мокрую.
— Не зуди, — огрызнулась Айрин, морщась. — И без тебя…
Ей захотелось мёда. Она увидела насекомое, похожее на пчелу. То есть сначала увидела — а потом захотелось. Пока Берт разводил костёр, ставил палатку, кипятил воду и занимался другими хозяйственными делами, она проследила за предполагаемой медоносицей до самого гнезда. Дальше везение кончилось. Пчёлы были против делёжки, и их было больше. Гораздо больше. К счастью, Айрин очень быстро бегает, а пчёлы не любят далеко летать на закате. Всего-то три или четыре укуса, легко отделалась. Ерунда.
Их путешествие длилось шестой день, и Берт не мог решить — счастлив он или несчастен. Именно так, без золотой середины. Он любил лес и Айрин — они были с ним здесь, были его полностью: всё внимание Айрин, вся благосклонность леса. Шёл бы и шёл, хоть всю жизнь, даже не человеческую, а гельскую. Пока идёшь, болтая на ходу и чутко прислушиваясь — кажется, что счастлив. Но стоит остановиться и задуматься — на плечи будто планета падает. Ни охнуть, ни вздохнуть.