Оставь страх за порогом

Дополнительно передаем данные ГУ НКВД СССР по розыску заброшенных на территорию Сталинградской обл. противников.

Саид-бек, 1904 г. р., уроженец Северного Кавказа.

Есаул «Дикой дивизии», эмигрировал в 1921 г., проживал в Праге,

Мюнхене. Примыкал к руководству кавказско-магометанского легиона в германском генеральном округе «Иностранные армии – контрразведка», член ЦК эмигрантской «Народной партии горцев Кавказа», инструктор сформированного осенью 1941 г. из советских военнопленных батальона «Бергманн».

Ярый националист. С отличием окончил школу разведки в Дальвице близ Инстербурга. Награжден Железным крестом II степени, бронзовой медалью. В совершенстве владеет любым стрелковым оружием.

Словесный портрет: рост ниже среднего, лицо овальное, лоб прямой, брови густые, глаза темно-карие. Особые приметы: несколько золотых коронок, на подбородке шрам. Обмундирован в форму капитана Красной Армии.

Опасен при задержании.

7

Стоило увидеть до боли в сердце родной курень и подле него ветлу с трухлявым скворечником, как у Камынина участилось дыхание, в руках возникла прежде неведомая дрожь, ноги отяжелели, в них словно налился свинец. Пришлось собрать силы, чтобы отворить калитку, толкнуть дверь.

Ни голоса, ни шагов Федор Петрович не услышал, тишину нарушал лишь стук маятника ходиков – вместо груза на цепочке висел утюг. Все вокруг было незнакомым.

«Неужели опасения не напрасны, мать с братом выселили как семью белогвардейца, дом заселили посторонние?»

Взгляд замер на портрете бравого военного. «Напрасно надеялся обнять ту, которая произвела на свет…» Очнулся от стука хлопнувшей в сенях двери.

На пороге стояла высохшая старушка в длинной юбке и поверх нее переднике, с ведром в руке. Близоруко сощурившись, спросила: – Кого Бог принес? Камынин не успел ответить, как мать уронила ведро… – Федюша? Ты ли это иль привиделось? – Я, маманя, – Камынин бросился к матери.

Мать была не в силах унять слезы. Федор Петрович просил срывающимся голосом: – Успокойтесь. Живой я, как есть живой. Старушка прятала на груди сына мокрое лицо.

– Поседел-то как… Вылитый покойный отец, и ростом в него, и голос… Не чаяла уж увидеть. Порой не спится и ну вспоминать, каким рос шалопутным, за непослушание получал от отца ремня. Только вот беда, с годами стала забывать твое обличие, жалела сильно, что нет карточки. Люди твердили, что сгинул, только сердце подсказывало, что это неправда…

Камынин позволил матери выговориться, выплакаться, хотя подмывало спросить о многом, в том числе о брате – мать могли пощадить, оставить в хуторе доживать свой век, а его арестовать, отправить вместе с другими туда, куда Макар телят не гонял. С опозданием старушка вспомнила, что сын может быть голодным. – Чего это я разболталась? От радости совсем голову потеряла. Резво для своих лет заметалась по дому. Зажгла керосинку, достала продукты. Уставила стол тарелками, хлебницей.

Камынин следил за хлопотами матери и благодарил Бога, что тот щедро наградил за все перенесенное, позволил вернуться в родительские стены.

Мать не умолкала:

– Ни в чем не нуждалась. Каждый месяц приносят пенсию как вдове положившего голову за советскую власть. Без пенсии не подновить бы крышу, не сделать пристройку, не купить теленка, не завести кур. Большое спасибо за заботу всем, кто с отцом службу нес у Буденного.

Федор Петрович знал, что отец носил на шапке алую ленту, участвовал в подавлении мятежа Мамонтова и погиб при штурме Верхнечирской станицы, но не догадывался, что земляки хранят память о Петре Камынине, не забывают его вдову.

– В районе собирались поставить памятник тем, кто погиб с беляками, да война помешала…

– Все годы провели в нашем доме? – спросил Камынин.

Мать удивилась вопросу:

– Где еще было жить? Хотела тут тебя встретить. Смени жительство, не нашел бы меня.

Камынин слушал и думал: «И во сне не могло присниться, что чтят память об отце, мать не выслали к черту на кулички, наградили пенсией. Удачно, что в Венцах не ведали, где я, чем занимаюсь в чужих краях, коль станут расспрашивать, перескажу легенду, которой снабдили немцы…»