Оставь страх за порогом

– В сводках говорится не об отступлении, а о временном отходе, выравнивании линии фронта.

Казачка хмыкнула:

– Временное и выравнивание! Цельный год мелькаете от фрицев пятками, если и дальше так пойдет, скоро окажемся под немцами.

Камынин собрался обрадовать, что оккупация Донского края спасет от принудительного в колхозах труда, отсутствия многих прав, но решил поберечь красноречие до схода хуторян, станичников. Пропустив вперед подводу, всмотрелся в спины женщин и подумал:

«Рано еще интересоваться, имеют ли местные жители среди родственников раскулаченных, расказаченных. Радует, что бабенка озлоблена, не прощает хаотичного отступления».

Возница не дождалась ответа, огрела кнутом коня, и тот ускорил шаг.

Когда дорога раздвоилась, Камынин приблизился к Курганникову.

– Правая ведет в мои Венцы.

– Помню обещание отпустить повидать с родственниками, – кивнул Курганников. – Можете считать себя до полудня в увольнении. – Забирайте с собой Саида. Встретимся в станице Артановской.

Подвода свернула влево. Трое продолжали шагать за ней, оставив двоих на распутье.

– Завидую вам, – признался Саид-бек. – Сможете обнять членов семьи, а я в свой аул попаду лишь после освобождения Кавказа от узурпаторов. Молю аллаха, чтоб мой род был жив. Как давно не были дома?

– Покинул курень, а с ним хутор в начале двадцатого.

– И все прошедшие годы не имели вестей о родных?

Камынин кивнул и, чтобы прекратить расспросы, ускорил шаг, почти побежал по колдобистой дороге.

В далеком январе двадцатого с такой поспешностью покидал Венцы (к хутору на рысях приближался эскадрон красных), что не успел проститься с матерью, братом-малолеткой. В Севастополе, когда красные форсировали гнилой Сиваш, прорвали оборону на Литовском полуострове, наголову разбили кубанскую бригаду, в порту при посадке на пароход столкнулся с земляком, узнал, что в Венцах есаула Камынина все считают погибшим. Во время плавания по Черному морю в Константинополь, в лагере беженцев на скалистом, голом, как лысина, берегу Галлипольского полуострова близ пролива Дарданеллы мучился вопросом, что больнее для матери – узнать, что старший сын сложил голову или что оказался за тридевять земель под чужими небесами? Написать на родину, обрадовать, что жив, понятно, не мог. Сильно опечалило известие о массовых репрессиях на Дону, конфискации у домовитых казаков скота, зерна, их отправке с немощными стариками, грудными детьми в Сибирь. Молил Бога и всех святых, чтобы мать с братом не пострадали за него, не нищенствовали.

С каждым новым шагом по размытой дождями дороге в Камынине росло незнакомое чувство. Прежде ни в грош не ценивший собственную жизнь, не кланявшийся пулям, выполнявший ряд связанных со смертельной опасностью заданий теперь почувствовал страх.

Робкие лучи солнца тронули вершины тополей. В высоком небе, высматривая поживу, неслышно парил, делая круг за кругом, коршун.

Камынин напомнил:

– В хуторе необходимо проверить присутствие военных, чтоб не получить удар в спину. Еще прощупать хуторян – чем дышат, как относятся к скорейшему приходу немцев, встретят ли их хлебом-солью. Не исключено, что будут фанатики, слепо верящие советской власти, готовые за нее подставить собственную грудь, как поступить с подобными, учить вас не буду.

– Ясно.

Камынин ушел, оставив напарника на обочине.

Саид-бек свернул на околице хутора в один из проулков. Задержался возле стенда с вывешенной «Правдой», рукописными объявлениями о сроке сдачи налога, приеме посылок на фронт, подписке на заем. Сорвал газету, заменил другой, которую достал из вещевого мешка.

За зданием начальной школы еще издали увидел шевелимое ветром полотнище красного стяга над крыльцом станичного Совета и правления колхоза. Не надеясь встретить кого-либо так рано, тем не менее толкнул дверь и увидел под портретом Ворошилова человека с густыми бровями, лихо закрученными «буденновскими» усами.

– Вы главный?

– Угадали, – человек вышел из-за стола, застучал по полу выглядывавшей из брючины деревянной ногой, представился: – Трофимов Степан, пятый год председательствую. Коль прибыли по вопросу отправки в район мобилизованных, то сейчас прощаются с родными, вечером в школе устроим торжественные проводы.

– Где остальные члены правления?

– Как штык явятся к восьми. Не завтракали? Тогда прошу заморить червячка.

В застиранной, ставшей белой гимнастерке с привинченным у кармашка на алой ленте орденом Красного Знамени Трофимов проковылял к двухстворчатому шкафу, выставил на стол кувшин молока, буханку хлеба, завернутое в холстину сало с розовыми прожилками, несколько луковиц. Немного поразмыслив, добавил бутылку с мутной жидкостью.

– Не обессудьте, чем богаты. Спозаранку, понятно, не стоит употреблять спиртное, но по случаю знакомства можно опрокинуть рюмку.

Саид-бек понял, что его приняли за сотрудника райвоенкомата. Не дожидаясь приглашения сел на стул.

«Все складывается удачно. Сначала уберу представителей здешней власти, затем не допустим, чтобы хуторяне влились в ряды Красной Армии. Дождусь других сельсоветчиков».

– Сколько у вас партийцев?