С некоторых пор Антон Селезнев (в узком кругу прозванный Селезнем) считал, что ему здорово подфартило, родился, как говорится, в рубашке. Скажем, отказался наотрез грабить ломбард, и это спасло от ареста, попался, когда в трамвае залез в карман пассажира, но не был отправлен под северные небеса вкалывать на лесоповале, поить собственной кровушкой таежный гнус, получил три года. Другой бы на месте Антона долго тянул срок, хлебал баланду, видел небо сквозь решетку, имел соседями «медвежатника», мошенника, дезертира, но, на счастье, в июле на Тернополь совершил налет немецкий самолет, первая бомба попала в городскую тюрьму, открыла путь к свободе.
Оказавшись за разрушенной стеной, Антон поспешил подальше уйти от негостеприимной обители с двухэтажными нарами. На железнодорожной станции вскочил в уходящий на восток товарняк. Когда утром чуть не столкнулся с охраняющим теплушки солдатом, на ходу спрыгнул на насыпь. Дошагал до дома путевого обходчика, был взят в паровозную будку маневренного паровоза, так добрался до Киева. Далее с пересадками, опасаясь милиционеров, патрулей, добрался до родного Смоленского края, где в глухомани проживала мать, отчаявшаяся увидеть непутевого сыночка. В деревне решил переждать войну, считая, что та продлится недолго, немцам дадут под зад, но враги пошли в наступление. Другой на месте Антона был рад-радешенек, что мучениям настал конец, немцы, по слухам, привечают пострадавших от советской власти, подвергшихся арестам. Не желая чем-либо быть обязанным тем, кто сжигает русские села, оставляет позади себя кровавый след, отправился на восток. В долгом пути попадал под бомбежки, прощался с жизнью, спал где придется, чаще под открытым небом, благо, шло лето, и с приключениями добрался до Сталинграда.
Первую ночь в городе Селезень провел в подворотне, забравшись в картонный ящик. Перед рассветом разбудили лай собак и дворник с метлой, пригрозивший позвать постового. Пришлось покинуть подворотню, вернулся на вокзал, где отыскал укромное местечко за буфетом. Присел, обхватил руками колени, стал слушать неспешные разговоры уставших ожидать нужный состав.
– Могу стерпеть любые трудности, но только не голод. Еще жажду – всухомятку ничего не лезет в горло…
– За дитя сердце болит, которые сутки не купано…
– Слышал, будто беженцев накормят без талонов…
– Трижды попадал под бомбы, один раз в крушение состава и, как видишь, жив…
– Старик с нами ехал, мучился кашлем, отдал богу душу…
– Лишь бы уехать от войны подальше…
– От нее, милая, никуда не сбежать, она за нами по пятам идет…
Антон собрался продолжить прерванный сон, но лишь вытянул ноги, смежил веки, услышал:
– Приготовить документы!
Приказал милиционер в синей гимнастерке. Второй поднимал сидящих и лежащих, тормошил заснувших.
Недолго думая Антон залез под прилавок и замер, боясь пошевелиться. Съежившись, почти не дыша, вобрав голову в плечи, пролежал до той минуты, пока патруль не ушел в соседний, также заполненный беженцами зал.
«Без ксивы полные кранты, загребут и за побег навесят новый, куда больше прежнего, срок. Повел взглядом, увидел клюющего носом относительно молодого белобрысого паренька. – Дрыхнет крепко, пали под ухом из пушки – не разбудишь».