Оставление Москвы

– Письмо королю Прусскому: «Ваше Величество! Краткость времени не позволила мне известить Вас о последовавшем занятии Ваших областей. Я для соблюдения порядка определил в них моего принца. Будьте уверены, Ваше Величество, в моих к Вам искренних чувствованиях дружбы. Очень радуюсь, что Вы как курфюрст Бранденбургский, заглаживаете недостойный Ваш союз с потомками Чингисхана желанием присоединиться к огромной массе Рейнской Монархии. Мой Статс-Секретарь пространно объявит Вам мою волю и желание, которое, надеюсь, Вы с великим рвением исполните. Дела моих ополчений зовут теперь меня в мой воинский стан. Пребываю Вам благосклонный Наполеон».

– И что же здесь предосудительного? – спросил де Монтрезор.

– Да, – поддержал его Сергей.

– Да как же вы не видите, молодые люди? Союз с нами называется «недостойным». Мы для них потомки Чингисхана, орда.

– В чём-то они правы, – ухмыльнулся Сергей. – При Бородине конница Уварова и казаки Платова пошли в рейд в тылы французов. У Платова были в составе его полков башкиры, калмыки и крымские татары. Как же визжали от страха храбрые французы, завидев их.

– Их понять можно, – сказал де Монтрезор. – Увидеть летящие на тебя тысячи стрел, тут испугаешься. Пули-то не видно.

– Мальчики, это не смешно, – прервал зубоскальство молодых людей, Ростопчин. – Они нас за людей не считают. Мы для них варвары, дикари. А они вели себя благородно? Мужиков не грабили?

– Грабили. Это война, отец. Но при чём здесь Верещагин?

– Этими пасквилями он подрывает боевой дух армии. А студент Урусов, замете – не пьяный! в трактире стал доказывать, что приход Наполеона в Москву послужит к общему благополучию. Вот так вот, молодые люди. Начитался Урусов этих листков и стал бред нести, а Сенат утверждает, что вреда нет.

– Может быть и так, – согласился де Монтрезор, – но мне пора, господа. До встречи. Сергей, надеюсь, что ещё увидимся.

– И, надеюсь, очень скоро, – сказал Сергей.

Де Монтрезор удалился, Сергей ушёл спать, а Ростопчин продолжал руководить эвакуацией. Он послал адъютанта к архиерею с приказом немедленно покинуть Москву и вывезти три чудотворные иконы Богородицы, приказал везти из госпиталей раненых в Коломну – тяжёлых на телегах, остальные пешком.

– Пусть медленно, но уходят. Сейчас же, не мешкая.

После полуночи, укладывая в шкатулку нужные бумаги в кабинете, Ростопчин услышал за дверьми вопли и рыдания. Он вышел и увидел трёх грузин, которые сообщили что обе грузинские царевны и экзарх Грузии забыты в Москве. Пришлось приказать отыскать им лошадей и отправить в путь этих потомков грузинских царей – экзарха и царевен в каретах, а их дворян пешком.

И за всеми этими хлопотами, Ростопчин думал, что оставлять французам тёплые квартиры, зная точно, что Наполеон планирует зимовать в Москве, как-то не правильно. Их надобно лишить не только провианта и фуража, но и постоя в благоприятных условиях. Ростопчин пытался донести эту мысль до императора Александра и главнокомандующего Кутузова, но чёткого приказа от них не получил. И это понятно: оба не хотят в просвещённой Европе прослыть варварами, дикарями. В Европе столицы сдавались безропотно и без какого-либо сопротивления. А компенсацию москвичи с кого потребуют? С того, кто приказал жечь. Вот если бы французы сами Москву подожгли. А чего бы им её жечь? Если пьяные напьются, а вина в городе много, то и сожгут. А напьются они обязательно, французы любят вино. Да и как же иначе? У реки быть и не напиться? А вот закуски им оставлять не обязательно, Монтрезор прав. Продовольствие, фураж и боеприпасы уничтожить. Арсенал не вывозился из Москвы до последнего, в надежде на сражение под городом. Доложили, что баржи с порохом и свинцом сели на мель у Николо-Перервенского монастыря, пришлось всё сжечь, а что не горит – покидать в воду (крестьяне из Печатников и других окрестных деревень потом года два продавали свинец).

Ростопчин вызвал к себе обер-полицмейстера и попросил его найти пять-шесть добровольцев из полицейских офицеров, которые согласились бы остаться в городе. Вскоре такие были найдены.