Оставление Москвы

– Вам надлежит, господа, подобрать несколько надёжных нижних чинов каждому, переодеться в народное платье и следить за обстановкой в городе. Донесения мне передавать посредством казачьих аванпостов. Они будут за Сокольницким лесом. Ни во что не вмешиваться, только наблюдать. Пусть хоть всё сгорит, вас это не касается. Винные погреба же не сгорят. Чему там гореть? Французы будут грабить город, напьются и могут поджечь дома. Повторяю: вас это не касается. Пусть горят. Вы меня поняли, господа?

– Так точно, Ваше Высокопревосходительство, – хором ответили полицейские офицеры.

– И не сочтите за труд: выпустите из долговой тюрьмы все двадцать человек узников. Скажите им, что у них есть долг перед Отечеством, других долгов у них нет.

– Слушаемся, Ваше Высокопроисходительство.

– Тогда – с Богом! Выполняйте приказ, господа.

Полицейские офицеры разошлись. Ростопчин смотрел им вслед и думал: «Дойдёт ли до них, что надо сжечь Москву?»

– Извините, Ваше превосходительство, – сказал обер-полицмейстер, – смотритель Бутырского тюремного замка Иванов докладывает, что у него содержится шестьсот двадцать семь человек арестантов и колодников. Что ему с ними делать?

– Отправить в Рязань

– Сколько выделить сопровождающих?

– Свободных людей у нас нет, – тяжело вздохнул Ростопчин. – Кутузов просил выделить ему сопровождающих для армии, для направления войск кратчайшим путём на рязанскую и владимирскую дорогу. Поручите десятому полку Московского ополчения выделить партию для сопровождения их в Рязань.

– Ополченцы люди не опытные, а арестанты – звери, они могут разбежаться и остаться в городе.

– Может быть, – улыбнулся градоначальник, – но это будет не наша забота, а Наполеона Бонапарта.

Ростопчин подумал грешным делом, что теперь точно Москва сгорит, и пусть французы зимуют на пепелище.

Незаметно наступило холодное хмурое утро понедельника 2 сентября. К десяти часам всё было готово к отъезду генерал-губернатора из Москвы.

Двухэтажный дом Ростопчина распланирован буквой «П», во внутреннем дворе шум и гам. Во дворе волнуется толпа простого люда, вооружённая. Ростопчин вышел на балкон. Толпа стихла, все обнажили головы перед верховным главнокомандующим Москвы. Какой-то купчик в красной рубашке, в армяке, подпоясанный красным кушаком с ружьём на плече прокричал:

– Ваше Высокопревосходительство, вы же главнокомандующий Москвы. Ждали мы вас на Трёх Горах, не дождались. Сами пришли. Неужели мы так и пустим француза в город без драки? Веди нас в бой, Фёдор Васильевич!

– Что же я могу поделать, голубчик? Главнокомандующий светлейший князь Кутузов приказал оставить Москву без боя. Я не могу его ослушаться. Я солдат и обязан выполнять приказы вышестоящих командиров. Хотите, я вам бочку вина выкачу, что бы не так горько было отступать?

– Мы на бой с французом собрались, – ответил с упрёком купчик в красной рубашке, – на святое дело. А вы, сударь, вино! Постыдились бы. Вам надо нас возглавить. Срамотно это Москву без боя оставлять, Фёдор Васильевич.

Толпа загудела одобрительно, Ростопчин понял, что так просто ему не уехать, а время уходить и в Москву вот-вот войдут французские войска. И тут ему пришла спасительная мысль, не очень хорошая, подленькая, но какая есть.

– Простите, коль обидел, – сказал Ростопчин. – Я горжусь вами, мои дорогие земляки. Вы все патриоты нашего Отечества. Среди вас нет не одного предателя. Хотя, нет, есть один.

– Это кто такой? Чего натворил?

– Прокламации писал. Хотел встретить французов хлебом-солью.

– Кто такой? А ну давай его сюда, – ревела толпа.

Ростопчин дал приказание, драгуны из конвоя градоначальника привели купеческого сына Михаила Верещагина и французского учителя фехтования Мутона.

– Да это же Мишка Верещагин! Николая Верещагина сынок. Да какой он предатель?

Верещагин, ничего не понимая, удивлённо переводил взгляд с балкона, где стоял Ростопчин на удивлённую толпу. Зачем его сюда привели? Его приговорили на каторгу в Сибирь в город Нерчинск.

Мутон был испуган донельзя.

– Вот он предатель! – кричал Ростопчин. – Бейте его! Ты хотел, Михаил Николаевич, что бы Наполеон в Москву вошёл? Так радуйся, он вошёл. Его Сенат приговорил к смерти!

Толпа в изумлении молчала.

Ростопчин крикнул двум драгунским унтер-офицерам:

– Рубите его.

Унтер-офицеры обнажили сабли, соображая кого рубить: Наполеона или Верещагина?

– Рубите! – Ростопчин указал на Верещагина.

Кирасиры больше не раздумывали, Верещагин упал окровавленный.

Толпа ахнула.

– Так бы не нать, – с упрёком сказал купчик в красной рубахе.

– Он предатель, – возразил Ростопчин и обратился к Мутону – А вы, сударь, ступайте к своему императору и передайте ему, что среди московских жителей нет предателей. А если появятся, то вот какая участь их ждёт.

Мутона освободили, и он бросился бежать прочь, толпа расступилась перед ним.

Ростопчин вышел на крыльцо, одевая белые перчатки, ему подвели коня. Он сел на него и приказал драгунам, глядя на труп Верещагина.

– Этого отволоките в храм Софии – Премудрости Божьей. Пусть там его похоронят и молятся за его грешную душу. А сами догоняйте нас.