Обед они доедали в молчании, едва ли в силах смотреть друг на друга. Кевин знал, что менее эгоистичный родитель был бы разочарован – Джилл заслуживала большего, чем Бриджтонский государственный университет, где учились те, кого не принимали в более престижные учебные заведения, – но он испытывал лишь облегчение, столь огромное, что ему и самому было стыдно. И только когда официантка убрала со стола грязную посуду, он рискнул снова заговорить.
– Я все хотел спросить. Что подарить тебе на Рождество?
– На Рождество?
– Ну да, – подтвердил он. – Это такой большой праздник. Совсем скоро.
– Я как-то не думала об этом.
– Ну же, – настаивал он. – Помоги мне.
– Не знаю. Свитер?
– Цвет? Размер? Подсказка мне не помешает.
– Эска, – отвечала она, поморщившись, словно ей неприятно было раскрывать о себе такие сведения. – Черный, наверно.
– Замечательно. А Эйми что подарить?
– Эйми? – удивленно переспросила Джилл, чуть раздраженным тоном. – Ты не обязан ничего покупать Эйми.
– Как ты себе это представляешь? Она будет сидеть и смотреть, как мы разворачиваем свои подарки?
Официантка принесла счет. Кевин глянул на него и полез за бумажником.
– Может, перчатки, – предложила Джилл. – А то она вечно мои берет.
– Хорошо. – Кевин достал кредитку и положил ее на стол. – Куплю ей перчатки. Дай знать, если еще что надумаешь.
– А с мамой как быть? – спросила Джилл через несколько секунд. – Будем мы ей что-нибудь дарить?
Кевин чуть не рассмеялся – вовремя сдержался, заметив, сколь серьезно лицо дочери.
– Не знаю, – ответил он. – Скорей всего, мы ее даже не увидим.
– Ей нравились серьги, – тихо промолвила Джилл. – Но, по-видимому, украшения она теперь не носит.
Они стояли на пешеходном переходе, прямо рядом с кафе, когда увидели женщину на оранжевом велосипеде. Проезжая мимо, она поздоровалась, окликнув Кевина по имени. Что означало ее скупое приветствие, он затруднялся определить.
– Привет. – Он запоздало вскинул руку, адресуясь к пространству, которое она больше не занимала. – Как дела?
– Кто это? – Джилл смотрела вслед велосипедистке, катившей по улице. Та завернула на Плезант-стрит, плавно двигаясь с той же скоростью, что и ехавшая рядом с ней машина.
– Ты ее не знаешь, – ответил Кевин, сам удивляясь тому, что не захотел назвать дочери ее имя.
– Круто, – заметила Джилл. – В декабре, на велосипеде.
– Она тепло одета, – сказал он, надеясь, что это так. – «Гортекс» и все такое.
Говорил он небрежным тоном, ждал, когда уляжется волнение. Он не видел Нору Дерст и не общался с ней с самой вечеринки, с того вечера, когда они вместе танцевали, пока не зажегся свет. Он проводил ее до машины, пожелал спокойной ночи по-джентльменски – пожал руку, сказал, что получил большое удовольствие от ее общества. Дальше этого не пошло – рядом стояла ее сестра, коренастая женщина с недовольным лицом.
– Позвони как-нибудь, – сказала она ему. – Мой номер есть в телефонном справочнике.
– Непременно, – пообещал он. – Позвоню.
И он собирался позвонить. Почему бы нет? Нора – умная, симпатичная, легкая в общении женщина, да и он с делами не зашивался. Но прошло три недели, а он так и не позвонил. Думал об этом много, так часто, что и в мейплтонский телефонный справочник мог бы уже не заглядывать: наизусть запомнил ее номер. Но одно дело – танцевать с ней, другое – пригласить на свидание, познакомиться с ней ближе, вникнуть в ее проблемы.
Он довез Джилл до школы, вернулся домой, позанимался на тренажерах в подвале, выполняя отупляюще изнурительные упражнения на поднятие тяжестей, благодаря которым он имел красиво накаченные руки и мускулистую грудь. Затем пожарил цыпленка и картошку для девочек, после ужина прочитал главу «Американского льва»[80]
и отправился в «Carpe Diem», где вечер прошел без каких-либо сюрпризов – все знакомые лица, приятная шутливая болтовня людей, которые знают друг друга чуть лучше, чем нужно, и завтра будут делать то же самое.И лишь устроившись в постели на ночь, он снова задумался о Норе, о встряске, которую он испытал, когда она проехала мимо на велосипеде. Днем это мгновение пролетело в какой-то скомканной суете, но сейчас в темноте, в тиши его спальни, оно растянулось во времени, вспоминалось более отчетливо. В этой упрощенной версии рядом с ним не стояла Джилл, Мейн-стрит была безлюдна. И не только. Сама Нора была не в куртке и шлеме, а в том же красивом платье, в котором она пришла на танцы. Распущенные волосы струились, развевались за спиной, голос был звонкий и твердый.
– Трус, – бросила она ему, проплывая мимо, а ему ничего не оставалось, как только кивнуть в ответ.
Лучшее кресло в мире