Оставьте меня

Собралась целая толпа. Фриц. Майлз. Еще двое со Дня благодарения. Санита надела красивый фиолетовый шальвар-камиз. На Тодде был костюм.

– Я не знала, что ужин такой формальный, – сказала Мэрибет.

– Я только с работы вернулся, – объяснил Тодд. – На праздниках столько дел.

– Он берет лишние смены, потому что переживает из-за отъезда Саниты, – рассказал Майлз.

– Ты что, ревнуешь? – спросил Тодд.

– Немного, – признался Майлз. – С ней трудно конкурировать.

– Мой муж говорил про мою лучшую подругу то же самое, – сказала Мэрибет.

– О, вы меня сватаете? – поинтересовался Тодд.

– Правильно, не одну меня же, – пошутила Санита.

Пришла Дженис. Мэрибет сказала, что это подруга, с которой они вместе ходят в бассейн. Если даже Дженис обращалась к ней по имени, никто не заметил.

Пили вино. Санита поставила поднос с хрустящими чечевичными лепешками пападам.

– Это не я делала, – призналась она. – Купила. Но остальное – сама.

Вся квартира пропахла специями и луком.

– Что это? – поинтересовалась Дженис.

– Джалфрези с курицей. Вышло островато.

– Но в этот раз ты хоть лук не сожгла, – сказал Тодд. – Она реально всю осень училась.

Санита с хрустом отломила кусок лепешки.

– Я в Индии уже больше пятнадцати лет не была, – сказала она. – Мне страшновато.

Курица вышла не островатая, а просто обжигающая. Мэрибет с Тоддом принялись заливать огонь водой. Дженис после героических попыток сдалась, перешла на рис с хлебом и сообщила, что вода не поможет. Вылив из бокалов «пино грижо», она налила в них молока.

– Что я, маленькая, что ли, – сказала Мэрибет.

– Да ладно, – сказала Дженис. – Я постоянно пью молоко. Чтобы от остеопороза уберечься. – Она налила молока и себе, и у нее образовались едва заметные молочные усики. Мэрибет уже начала подозревать, что она это делает нарочно.

После того как помыли посуду, Санита переоделась в джинсы со свитером. Они с Тоддом и всеми остальными собирались на вечеринку. Пока все прощались, Мэрибет оставила у них на телевизоре открытку. А в ней лежали два билета на мюзикл «Волшебник страны Оз», который в Питтсбурге ставили в феврале.

Они с Дженис дождались, пока молодежь разойдется. А потом пошли к Мэрибет. У них было намечено кое-какое дело.

70

Дорогая моя дочь,

Пишу тебе в третий раз. Три письма за десять лет с того момента, как я тебя нашла, или за почти сорок лет твоей жизни – это не много. Я решила рассказать тебе обо всех тех письмах, которые я не отправила.

Я писала тебе в твой первый день рождения. Не настоящую открытку; мне было все еще слишком грустно и больно, чтобы вот так вот праздновать. Но я представила себе, какую открытку могла бы отправить. Я написала в ней: «Я тебя люблю», но не подписала, потому что не знала, как себя называть.

На следующие дни рождения я уже покупала открытки. Вот на шестнадцатилетие. На ней нарисована охапка праздничных свечей, перевязанных, как букет, лентой и подпись: «Шестнадцать свечей для дочки. Дальше жизнь будет только ярче».

Я покупала или придумывала открытки на каждый твой день рождения, например, победа 3–0, и на менее круглые даты, типа 23 года. Иногда, покупая эти открытки, я чувствую себя дурочкой. А иногда горжусь. Особенно если продавцы, увидев открытку, заводят разговор о тебе или о своей собственной дочери.

Я пишу и письма, иногда по-настоящему, иногда в воображении. Несколько месяцев назад ночное небо было особенно красивое. Висела огромная полная луна, ярко сверкала Венера, я смотрела и думала, что ты тоже где-то смотришь в небо. Меня очень согрела мысль, что нас с тобой укрывает одно ночное небо. Вернувшись домой, я написала тебе об этом.