Всюду, где она с ним, писатели шалеют от ее молодости и красоты. Рассказывают, будто в Ницце Арнольд Цвейг даже забирался к ней ночью в окно. «Должно быть, трудно было бедняге залезть, а потом вылезти, ведь он так толст и совершенно слеп», – говорила позднее Кристиана Граутофф. Похоже, ее не прельщали вечерние эмигрантские посиделки: «Много спорили, иногда поэты читали друг другу свои стихи или пьесы. А я все свои мнения связала в красивые джемперы из ангоры для Э. T. Мне бы нашлось что сказать, и в первую очередь о том, что они очень старые и скучные, что вечно толкуют об одном и том же и никогда не докажут свою правоту. Но они часто оказывались правы, и тогда я вязала чуть быстрее и ошибалась в стежках».
Зато быть на пляже, с Гизелой Киш и Ирмгард Койн, для нее истинное счастье. Все трое – заядлые пловчихи. В погожие дни с ними плавает Эрнст Толлер, гордый атлет, и он заплывает далеко, каждый раз все дальше и дальше, так что Кристиана начинает опасаться за его жизнь.
А он не спускает глаз с нее, он невероятно ревнив. Кроме того, его пугают ее хрупкость, беспечность, доверчивость к людям. Он запретил ей общаться, например, с Эрикой Манн[40]
. Она развратна, объясняет он. Напротив, с Клаусом Манном ей общаться позволено – они даже дружат. Но брата и сестры Маннов этим летом все равно нет в Остенде; несколько дней назад они катили по дорогам Испании в спортивном автомобиле со своими друзьями Аннемари Шварценбах[41] и Фрицем Ландсхоффом, загорали на Майорке, на том самом пляже, где этим летом упадут бомбы. Впрочем, Манны могут появиться на любом пляже, где встречается больше трех эмигрантов, но и исчезают они так же быстро, как появляются.Однако вторая персона, от которой Толлер недвусмысленно хотел отгородить жену, здесь, в Остенде. Впрочем, с этой стороны ревнивый драматург опасности пока не ожидает. Кристиана потом вспоминала: «Мне разрешили видаться с Йозефом Ротом, хотя он был садист. Но, поскольку у него уже была своя жертва, божественно красивая женщина, Э. Т. считал, что мне ничто не угрожает. Он защищал меня и научил видеть людей за их фасадами».
Йозеф Рот – садист? Эгон Эрвин Киш как-то этим летом со смехом сказал: «Зепп всегда ожидает от женщин покорности». Но в случае с Ирмгард Койн Рот просчитался: «Мы едем сквозь мрак, звезды плывут в вышине, едут вместе с нами. Голова моя покоится на коленях Франца. Я должна казаться слабее, чем на самом деле, для того чтобы он мог чувствовать себя сильным и любить меня»[42]
. Она написала это в Остенде, в своем романе «После полуночи». Она молодая, сильная женщина и лукавая. Однако эти слова из ее романа могли сказать о себе практически все женщины из их непрерывно растущей летней бельгийской компании. Казаться слабее, чем ты есть на самом деле, чтобы мужчина мог чувствовать себя сильным, – это относится и к тихой Лотте Альтманн, и к Гизеле Киш, и к мудрой вязальщице Кристиане Граутофф. И даже к жене Вилли Мюнценберга, Бабетте, происходившей из семьи крупных буржуа в Потсдаме, красивой, холодной патрицианке, говорившей на «хохдойч»[43], смотревшей на своего тюрингского медведя с тонкой иронией в глазах, но никогда не смевшей возразить ни на одно из его бурных, громких утверждений и требований.* * *
И опять все они в
Сегодня, как и всегда, они стараются не говорить сразу о политике, не обсуждать сразу плохие новости. Это, однако, не помогает. Оказывается, неполитических тем просто не существует.