Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой

13 июля газеты сообщают об убийстве в Испании Хосе Кальво Сотело, лидера монархической оппозиции, о первом мятеже офицеров. 17 июля вспыхивает путч во главе с фашистским генералом Франсиско Франко против демократически избранного правительства Народного фронта Испании. С этого момента гостиничный номер Киша превращается в наводненный коммунистами информационно-боевой штаб. Всем ясно, что гражданская война в Испании станет полигоном для будущих войн в Европе, битвой между идеологиями, между европейскими державами. Как отреагирует нацистская Германия? И Италия Муссолини? И Советский Союз? Что предпримет только что избранное правительство Народного фронта во Франции?

И самое главное: как побудить нефашистские европейские страны поддержать испанское правительство? Артур Кёстлер – первый, кто твердо решил ехать в Испанию. Немедля. Мюнценберг против. «Что вам там нужно? В окопах? Какой нам от этого прок?» Пришлось сказать и еще кое-что. Партию больше не интересует книга о Швейке. На ней можно поставить точку. Кёстлера это не волнует. Он рвется в Испанию. У него сохранилось удостоверение корреспондента венгерской газеты «Пестер Ллойд», по которому он может попасть в страну. Глаза Мюнценберга вдруг загораются. Ведь Венгрия почти фашистская. Это же великолепно. Просто замечательно. У него есть идея получше, чем окопы. «Отправляйтесь-ка в штаб-квартиру Франко, осмотритесь там», – говорит он любезно. Цель: подтвердить вмешательство Германии и Италии на стороне Франко. И Кёстлер собирается в дорогу.

Йозефа Рота все это мало интересует. Ему чужда эта наэлектризованная готовность к борьбе. Но и его Австрия в эти недели оказалась в худшем, чем когда-либо, положении. 11 июля его родина подписала соглашение с нацистской Германией. Или это все же хорошая новость? Может быть, это хитрый ход режима Шушнига[38], чтобы надежней оградить себя от растущего влияния новой Германии? Нет, Йозеф Рот не питает иллюзий. Это еще один шаг к аннексии Австрии нацистской Германией, еще один шаг к катастрофе. Соглашение предусматривает амнистию заключенных – членов НСДАП, запрещенной в Австрии, снятие запрета на некоторые немецкие газеты; кроме того, Шушниг обязался ввести в правительство двух национал-социалистов, одного – в качестве министра, другого – в качестве госсекретаря. Этим соглашением австрийский канцлер надеется продлить суверенитет Австрии. На самом же деле он еще шире открыл дверь немцам. Он не первый и не последний политик, который верит, что Адольфа Гитлера можно умиротворить уступками. Это проявление слабости. И никто не осознает это так ясно и с такой тревогой, как два австрийца на бельгийском пляже. А из этих двоих особенно тот, что в узких офицерских брюках.

* * *

К ней он переехал уже через несколько дней после их первой встречи в Café Flore. Они живут в Hôtel de la Couronne с видом на парусные яхты и вокзал. Никто в это не верит. Такая молодая, загорелая, веселая женщина – и пьяница Рот? Возможно ли такое? И к чему это приведет? «Она пытается отучить его пить, а он пытается привить ей эту привычку. Думаю, побеждает он», – говорит Киш. Стефан Цвейг скептичен, но поначалу радуется, видя, как новая жизнь вливается в его старого друга, встряхивает его и помогает пережить разрыв с Мангой Белл. Тем не менее он остается его беспокойным братом и замечает, что Рот, сидя с Койн, все больше налегает на шнапс. Сухой закон, который действует в Бельгии, не помеха таким опытным выпивохам, как Койн и Рот.

Вот что пишет Койн: «К сожалению, напитки в Бельгии – сплошь дерьмо. Неудивительно, что в стране, где алкоголь запрещен, легко отравиться. Спрашивается, а что же пить? Пиво здесь – дрянь. Вино можно пить, но только очень дорогое. От сладких аперитивов начинает тошнить уже после четвертого бокала, к тому же от них болит голова. Естественно, есть кабаки, где я могу купить шнапс. Он безумно дорогой и редко хорош. Писателю нужно зарабатывать по крайней мере столько, чтобы в день выпивать одну-две бутылки приличного сухого шампанского, особенно когда до сдачи романа остается восемь-девять недель. Это единственный способ в такое дерьмовое время не заболеть и быть в форме».

Когда Ирмгард Койн отправляет это письмо возлюбленному в Америку, она уже месяц живет с Йозефом Ротом, ворчуном из ворчунов, ругателем из ругателей и непревзойденным среди изгнанников мизантропом. Это были очень веселые недели, как они хохотали, до слез. Больше всего их забавляет Стефан Цвейг, его добродушие, наивность, непоколебимая вера в лучшее, что есть в людях, его человеколюбие. «Это не может быть правдой», – упрямо твердит Рот, хотя, как никто другой, он знает, что это правда.