Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой

Вилли Мюнценберг заряжен идеями на весь день. Ганс Шульц записывает их, отдает распоряжения, составляет обращения, и так до глубокой ночи. Шульц – высокий, хромой, незаметный, застенчивый. Мюнценберг диктует поручения, а Шульц должен их выполнить. Артур Кёстлер однажды описал, как это происходит: «Напишите Фейхтвангеру. Скажите ему, что статью получили и так далее. Скажите, что нам нужна от него брошюра; мы переправим контрабандой в Германию десять тысяч экземпляров, о спасении нашего культурного наследия и так далее, остальное предоставьте ему, приветы и поцелуи. Затем, Ганс, купите книгу по метеорологии, изучите максимумы и минимумы и так далее, узнайте, какая сила ветра над Рейном, сколько малоформатных листовок мы можем пристроить на воздушном шаре, в какой местности в Германии могут приземлиться воздушные шары и так далее. Потом, Ганс, свяжитесь с несколькими производителями воздушных шаров, скажите, что это на экспорт в Венесуэлу, и попросите посчитать стоимость десяти тысяч шаров. Потом, Ганс…» И Ганс вертится. Нет такого поручения, которого бы он не выполнил. Об этом также заботится «кошачья лапа» Вилли, а именно Отто Кац, он же Андре Симон, как называет он себя здесь, в изгнании. Правая рука Мюнценберга, посол невидимого Вилли, его лицо в мире, но прежде всего его голос. Он говорит на нескольких языках, тогда как Мюнценберг – только на тюрингском; он – прекрасный журналист, чего не скажешь о Мюнценберге. Когда нужно собрать пожертвования среди богатых симпатизантов Мюнценберга, разбросанных по всему миру, Отто Кац – незаменимый человек. Он проводит в жизнь пропагандистскую максиму Мюнценберга: тот, кто жертвует деньги на какое-либо дело, чувствует себя причастным к нему и внутренне связанным. Чем больше денег дает, тем теснее связь. Таким образом, связи Мюнценберга простираются далеко вглубь либеральной буржуазии.

Кац идеально подходит для связей с миром, необходимых его боссу и движению. Обаятельный, умный, веселый, с кротким лицом, но с лукавинкой, остроумнейший собеседник. Когда он курит, закрывает левый глаз. Со временем эта причуда входит в привычку, и вскоре он закрывает глаз просто, чтобы подумать, даже не закуривая. Еврей из Праги, он когда-то был директором берлинского Театра Эрвина Пискатора на Ноллендорфплац, залез в долги и разорился, от отчаяния хотел покончить с собой, но встретил Мюнценберга, который пристроил его в одну из своих газет. «Я выловил его из Ландвер-канала»[32], – обычно отвечает Вилли Мюнценберг на вопрос о том, как он познакомился с Кацем.

В этот круг входит и журналист Артур Кёстлер, родившийся в Будапеште в 1905 году. На деньги, полученные от Мюнценберга, он поселился в Бредене близ Остенде, чтобы писать продолжение «Бравого солдата Швейка»[33]. И он пишет, и спорит, и наблюдает за Мюнценбергом и его приближенными. Он замечает в них мелочную ревность, догадывается, что Отто Кац доносит в Москву на своего шефа. Мюнценберга терпеть не могут партийные идеологи, немцы Ульбрихт и Пик, ультраортодоксы, верные партийной линии[34]. Все они стремятся убрать его из Коминтерна. Руководство в Москве относится к его независимости с большим подозрением. Мюнценберг предвидит свой близкий крах, он также догадывается, что Кац за ним шпионит, но он ему нужен. Однако и не скрывает от своего помощника, сколь сильно его презирает.

Артур Кёстлер позже опишет все это в своих мемуарах. Для партии он тоже слишком независим и, возможно, слишком еврей. Рано став сионистом, он, как истый неофит, отправился в 1920-е годы на Святую землю, но в Хайфе ему пришлось зарабатывать на жизнь торговлей лимонадом, и, разочарованный, он вернулся в Берлин. Он стал репортером ульштейнской[35] газеты Berliner Zeitung am Mittag, много путешествовал – по Советскому Союзу и Ближнему Востоку, пролетел на дирижабле над Антарктидой. Первый крупный книжный успех пришел к нему в 1934 году с первым томом «Энциклопедии сексуальных знаний». Однако теперь, в изгнании, он по-прежнему зависит от благосостояния партии и ее денег.

* * *

Присоединившись к группе Киша, Рот делает вид, будто не замечает за столом коммунистов. Даже когда они смеются над монархистами, он словно их не слышит. Его уши и глаза предназначены только для Киша, который ему безумно нравится. Нравятся его юмор, его прямодушие, его честность. Мало кому Йозеф Рот позволил бы иронизировать по поводу своей тоски по кайзеру. Но ирония Киша ему приятна. Да, этим летом он совсем не настроен шутить, однако шутки Киша нельзя не любить. «Ну, Зепп[36], – он на самом деле называет Йозефа Рота Зеппом. Он единственный, кому это позволено, – что делает ваш кайзер в Стиноккерзееле[37]? Надевает ли он свою корону к завтраку?» – спрашивает он об изгнанном наследнике престола. И Рот отвечает дружелюбно, достойно и спокойно: «Да, корону-невидимку».

* * *