как он чиркнет тебе ладонью по ватерлинии —будет брешьза секунду, как ты успеешь сказать «не трожь»и такой проймёт тебя ужас, такая пронижет дрожь,что руки не отнимешь и права не отберёшь,только и решишь обречённо – как же ты, чёрт, хорошкак ты дышишь и говоришькак самозабвенно врёшьну чего уж, режькак ты выбираешь смиреннейшую из ниш,неподъёмнейшую из нош,как ты месяцами потом не пишешь и не звонишь,только пальцами веки мнёшь,как они говорят тебе по-отечески – ну, малыш,перестань, понятно же, что не нашкаждое их слово вонзается рядом с ухом твоим как ножэй, таких, как ты, у него четыреста с лишним душдвадцать семь, больше двадцати ни за что не дашьносит маечки с вечных лондонских распродажговорит у подъезда: «ты со мной не пойдёшь»только вот ты так на него глядишь,что уж если не здесь, то где жесли не сейчас, о господи, то когда ж
5 мая 2009 года
Самый лучший
мой самый лучший ничего потом не помнил(редбулла с водкой из ведёрочка для льда)под вечер снова подошёл и улыбнулсяты лена да?Елена Костылевамой самый лучший выставил наутро.сказал: «ко мне отец сейчас приедет,не хочется, чтоб задавал вопросы»чёрт подери, такое солнце былооделась и пошла ловить машинуи губы, скулы, щёки, лоб и шеюожгло, —он потому что был небритыйа целовална улице мороз минус тринадцатьну ты себе, наверно, представляешьтакой мы старый-старыйс романсамизаезженный винилблаженны те, кто нас потом не помниткто совершенно к нам иммунен, ленакого мы миновали, как заразаблаженны те, кто нам потом ни разуни разу дажене перезвонил