Осторожно, двери открываются

Ну надо же, как сдувается трус, если дать ему отпор! Парень хмуро посторонился. Я две ночи спала только урывками в машине, и хоть этого теперь, считай, не было, градус усталости и отчаяния, до которого я дошла, похоже, сохранился в моих глазах и здесь.

– Скажи спасибо, что я тебя отпускаю, – закончила я. – Но особо не расслабляйся.

Парень не придумал подходящего ответа и злобно пошел прочь, оглядываясь, будто боялся, что это я теперь за ним побегу. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом пятиэтажки.

Когда он пропал из виду, я подкатилась по льду к ближайшей скамейке и плюхнулась на нее, примяв собой слой снега. Все, что я пережила, с каждой секундой блекло, как сон после пробуждения, – сначала кажется ярким, как настоящая жизнь, а потом исчезает. Мне что, все это привиделось? Иначе как я могла вернуться в тот же самый момент? Я обняла свою сумку и уткнулась в нее лицом. Может, все-таки ударилась головой об лед, когда падала? Или я действительно вернулась домой живой и невредимой? Как вообще понять, что вокруг тебя настоящее, а в чем собственный мозг тебя обманывает?

Окна моей пятиэтажки привычно сияли вдалеке, и во мне запоздало шевельнулась радость. Я подхватила сумку и, раскатывая по гололеду, как по катку, бросилась к дому.

Я поднялась на свой этаж, тихонько отперла дверь. Все привычное казалось новым, как будто мои глаза вымыли, а может, осыпали волшебной пыльцой. Раньше я никогда не замечала, как мало места в нашей квартире, но после всех дворцов стены и потолок как будто сдвинулись вокруг меня. Ну, и неважно, главное – заплаканная Ева не сидит в компании полицейских, описывая им мою куртку, и не обзванивает больницы. В квартире влажно и спокойно, как в оранжерее. С улицы проникает свет фонарей, за окнами мельтешат снежинки, растения отбрасывают причудливые тени, и в этих тенях есть что-то волшебное, как в стихах, которые читал мне Антон. Предатель, нельзя его вспоминать с таким теплым чувством! Гудвин был прав, я слишком привязываюсь к людям. Я расшнуровала ботинки и бережно повесила свою многострадальную куртку на крючок. Ева спала, раскинувшись по кровати в своей белоснежной ночнушке, которая делала ее похожей на привидение или лесного духа. Вечно скидывает одеяло! Я накрыла ее голые ступни, чтобы она не проснулась оттого, что ноги замерзли. Меня всегда раздражала манера Евы ходить в рубашке круглыми сутками, но сейчас я была как путник, который издалека вернулся в родной дом, и все там кажется славным, хоть и немного чужим.

Вот кто больше похож на девочку из истории про щелкунчика, которая видит во сне королевство, где танцуют чай и кофе. Правда, я уверена, в балете принц не становился злодеем и не выбрасывал Мари из королевства, даже не зная, убьет ли ее падение. Я села на край кровати – и вдруг тихо, безнадежно разревелась. От облегчения, от обиды, от того, что я жива. Ева заворочалась и разлепила глаза.

– Тань, ты чего? – испуганно спросила она.

Я обняла ее, и она тут же обняла меня в ответ. Как хочется рассказать ей все! Но мой порыв быстро прошел: Ева будет припоминать мне эту историю, пока мы не станем седыми старушками, а еще потащит к каким-нибудь шаманам, чтобы они установили связь с моими потусторонними видениями.

– Ничего. Просто странный сон приснился, – пробормотала я.

Ева сразу расслабилась.

– А! Это все полнолуние, – с убеждением сказала она, поглаживая меня по спине. – Даже такая рассудительная бука, как ты, в полнолуние способна открыть подсознание.

– Я не бука, – слабо запротестовала я, вытирая мокрое лицо рукавом ее ночнушки. – Там я… Знаешь, я была прямо звездой. И все казалось таким настоящим!

– Да-да, полная луна обостряет чувства. А мне снилось что-то про авокадо…

Я еще раз, зажмурившись, обняла ее и выпустила. Ева брякнулась обратно на подушку и зевнула.

– Засыпай обратно, тебе же завтра ехать куда-то с твоими астрологами. – Я натянула одеяло ей на голову, и она завозилась, выпутываясь. – Но сначала пусть луна поможет тебе выяснить, что произошло с авокадо.

Я собиралась пойти в мамину комнату и лечь спать. Отдохнуть было бы здорово, но я постояла на пороге этой комнаты, которая совсем не была моей, и пошла на кухню. Устало опустившись на стул, я уставилась на букет Евы – в прошлый раз я видела его как будто годы назад. Сейчас он показался мне очень красивым. Потом я заметила, что к вазе прислонена записка, и прочла: «Когда вернешься, не разводи лапшу! Я сварила овсянку на кокосовом молоке. Не сердись, оно было со скидкой. См. в холодильнике». Я улыбнулась. Кокосовая овсянка – это звучит неплохо, но есть не хотелось. Надо просто прийти в себя, вернуться в реальность, понять, что всей этой петербургской истории просто не могло быть. Теперь все в порядке. Все войдет в свою колею. Я жива, и я дома.