Осторожно — пума!

Легко себе представить, как трудно прокормить семейку в дюжину здоровых людей, в неограниченном количестве и круглые сутки потребляющих чистейший таежный воздух, ведущих здоровую физическую работу от сна до сна на лоне располагающей к аппетиту природы и не менее двенадцати часов в сутки теряющих изрядное количество пота. Ели, конечно, все досыта — иначе и настроение, и работа не те. При таких обстоятельствах через несколько дней исследовательских маршрутов в продуктовых рюкзаках начало обозначаться дно. Тем не менее рюкзаки не пустели. Вместо продуктов их заполняли образцы камней, почв, которые оказались еще тяжелее продуктов. В данном случае мудрость Эзопа, научившего человечество еще несколько тысячелетий назад брать самую тяжелую корзину с продовольствием и под конец пути идти налегке, в дальневосточной тайге оказалась неприменимой.

До центрального лабаза было еще порядочно, а Наде хотелось до муссонных дождей закончить съемку самого трудного участка. Она начала принимать меры экономии. Установила двухразовое суточное питание, норму суточного потребления сухарей, крупы, сахара, чаще стала отпускать двух-трех рабочих на охотничий промысел, пока остальные били шурфы. Ни грибов, ни ягод еще не было. Правда, на гольцах попадалась прошлогодняя заморенная брусника, водянистая и терпкая.

В начале ребята шутили и посмеивались и над начальницей, и над катастрофически тающими продуктами, и над своим положением. Но через несколько дней началось постепенное накопление усталости от недоедания, и наиболее сильные рабочие начали мрачнеть.

Как, к сожалению, часто бывает в таких случаях, тайга будто вымерла. Только изредка попадался какой-нибудь зазевавшийся рябчик или дикуша, а все остальное, более существенное, способное не только раздразнить, но и утолить голод, исчезло напрочь. Что за еда — один рябчик на двенадцать голодных душ? Только на ужин нужно минимум двенадцать взрослых рябчиков, чтобы мало-мало почувствовать, что в желудке что-то есть, а чтобы насытиться, необходимо по два рябчика на человека.

Однажды за скудным ужином начался уже откровенный ропот. В довольно решительных тонах начальнице предложили идти к лабазу без работы. Она же сказала, что утро вечера мудренее, надеясь, что ночной отдых ослабит категоричность требований рабочих. За завтраком были съедены все остатки съестного, кроме соли и чая, но Надя, призвав на помощь всю убедительность и логичность доводов, уговорила рабочих при полном молчаливом нейтралитете практикантов еще на день работы вместе с приближением к лабазу. Мол, соль есть, а мясо в тайге найдется.

Проработали еще день. Мясо нашлось в количестве, достаточном для обоняния и дегустации бульона.

На другой день голодные люди тронулись к лабазу напрямик. День шли, часто присаживаясь для отдыха. Надя пользовалась остановками, чтобы вести обычную работу. Она записывала наблюдения, отсчеты анероида, продолжала дешифрировать аэрофотоснимки и только не стала требовать земляных работ. Она не хотела больше возвращаться сюда и делала все возможное для этого.

— Ну и девка упорная! — сказал кто-то. — Это надо же, голодная, а все пишет и пишет.

По мере приближения к лабазу, несмотря на общую усталость настроение начало подниматься. За несколько километров до него, с трудом преодолеваемых отощавшими людьми, все разговоры сосредоточились вокруг пищи и отдыха.

В воздухе как будто уже разлился аромат консервированной тушенки с бобами, и эти сладкие мечты вызывали слюну.

— А уж завтра, Надежда Ивановна, давай выходной. Камней накалим. В палатке баню сделаем, попаримся, отоспимся и уж наедимся за всю неделю.

Когда солнце подготовилось уже нырнуть за сопку, где оно обычно коротало ночь, отряд спустился в ту долину, где на аэрофотоснимке было обозначено место лабаза. Километровую полосу мари, отделявшей прибрежный лесок от склона сопки, прошли быстро. Узкая полоска густого пойменного леса и вовсе не представляла никакого труда для преодоления. Вот сейчас за поворотом, на излучине маленькой речушки должны открыться зеленая полянка и величественное сооружение на трех лиственничных стволах со спиленными вершинами, до отказа набитое сухарями, мукой, разными крупами и консервами, сахаром и махоркой. Об этом лабазе как о самом богатом все много наслышались от хозяйственников еще в Свободном.

Вот полянка. Вот они три очищенных от коры белых лиственничных столба…

— Что такое? Тут, видать, снег шел.

Вся поляна была грязно-белая.

— Нет, братва, это не снег. Это мука!

— А где же лабаз?

— А вот он — одни бревнышки остались.

Вокруг столбов валялись бревна с вырубленными ячейками для связи, но не связанные. Среди разрозненных бревен серели щепки разломанных ящиков, клочья кулей, помятые консервные банки.

— Какая же это подлюка наработала?

— Да медведь. Вот его следы.

— Но хоть консервы-то оставил?