Осторожно, волшебное!

...Никита тем временем подробно и даже с каким-то наслаждением рассказывал, как его преследуют, травят. За то, что пошел против Жукова. Против показухи. Позволил себе быть честным, прямым, принципиальным.

Закончил:

- Вот такие блинчики. Что ты скажешь? Как я себя вел?

Поступок Никиты был для самого Никиты чрезвычайнымсобытием. Последнее время он с трудом мог думать или говорить о чем-то другом. Игла проигрывателя заскочила на одном месте, на одной ноте.

Вадик подвел итог:

- Лом он не собирал, твой Жуков? Тогда, конечно, нечего было его фотографировать,- Тон был спокойный, будничный.- Все правильно, по-моему.

Поступок Никиты по мерке Вадика был нормальным, само собой разумеющимся, ничего необыкновенного, героического он в нем не видел. А неприятности - что ж, без них не обойтись, ведь не всем нравится правда, не всем она удобна, выгодна. Но по сравнению с тем, что знал и видел Вадик (который вечно кого-то спасал, вмешивался в чужие судьбы, за кого-то и с кем-то боролся), неприятности Никиты казались не такими уж значительными, опасности не такими уж опасными. Бывает и похуже.

- Так чем тебя, говоришь, донимают? На картошку послали?

Насчет картошки Вадик рассудил, что ничего страшного, все ездят. Никита не хилый, не хворый... Это были слова самого Никиты, здравые слова, но, сказанные другим, они показались ему неприятными. Друг должен бы ну если не ахать, как сердобольная Муся, то во всяком случае сочувствовать, жалеть, нет, впрочем, жалеть не надо, жалеют только слабых. Возмущаться, негодовать.

- Как ты не понимаешь, Вадик, тут же месть. Это нарочно, в пику. И потому с»бидно.- Никита, впрочем, о картошке больше говорить не стал, перешел к другому: - Ухватились за уличную драку, для них находка. Давай раздувать: аморалка, персоналка... Хулиганство хотят состряпать.

Вадик и к этому отнесся довольно спокойно. Ну, с уличной дракой, положим, разобраться не так уж трудно. Поехать туда в отделение, потолковать. Ведь не на Северном полюсе дело было, верно? Найти этих двоих, с мотоциклом... Дружинники там еще ходили? Никита видел между делом двух дружинников с красными повязками? Что ж, они могли заметить этого субчика... запомнить, что он пьян в дымину. Дежурства дружинников все записаны. Значит, надо будет узнать...

Понемногу Вадик отвлекался от своих личных горестей, становясь внимательней, собранней, привычно мобилизуясь на спасение утопающих. Так было всегда, когда в нем нуждались.

- Словом, хочешь, я туда поеду? - предложил Вадик просто, естественно (так же просто и естественно, как перед этим говорил, что Жукова не надо было фотографировать, поскольку Жуков не работал, не собирал).-Попробую разобраться, со стороны иногда виднее. Тем более ты бываешь такой... ну, неконтактный, что ли. Можешь себе напортить.

- Без нянек обойдусь,- закипел Никита. (Ему не нравился ход разговора, все сейчас в Вадике не нравилось. Совсем стал чужой, отчужденный. Чей-то?) - Можно подумать, первоклашка нашалил, а идет к учительнице папаша. Если надо, сам пойду. Если действительно будет надо...

Вадик сидел тяжеловато-сумрачный, с полуопущенными веками, ковырял прутиком в песке. Думал. Еще вопрос: звонили ли вообще из милиции? Если звонили официально, то для чего надо было поминать какую-то анонимку? Скорее всего, у них только и есть что анонимка. Берут на бока, поскольку Никита, неопытный в таких делах, всему верит.

- Да, у вас там, похоже, вокруг Жукова нечисто. Мухлюет,- решил Вадик.- Но ты ведь не размотаешь... Ты неподходящего типа человек. Не привык. Еще вопрос, с какого конца надо мотать. Фотокор этот...- Надолго замолчал, плотно захлопнув рот.- Странновато получается: снимает свою жену, берет тут же на заводе халтуру.- Покачал головой,- Я в Берендееве столкнулся с одним фотографических дел мастером, так тот...

Но Никите было неинтересно про Берендеев. Никите было интересно только про Никиту.

- А что мы уселись на этой рухляди? - спохватился он,- Еще мать меня засечет, вытащит по хозяйству. Для начала давай с тобой сходим пива выпьем тут на углу. А потом можно в Серебряный бор, лодку взять. Мне как-то все на свете обрыдло, состояние дурацкое. Надо проветриться. И поговорить о моих делах. - Спохватился, добавил снисходительно: - Ну, и о твоих тоже, конечно.

Вадик упрямо нагнул лоб, совсем спрятал глаза,

- Не получится. Мне надо. Дело одно... Сегодня не получится. Не могу долго. Другой раз.

Не хотел он связывать себе руки. Именно сегодня. Сказала - не провожать. Но мало ли что... Может, все-таки еще разок ей позвонить? Нет, это значит быть назойливым, бестактным. А если позвать к телефону Мусю, поговорить про другое и между прочим... Темнишь, Вадик, но все равно получается некрасиво. Не делает тебе чести. Эх ты, рыцарь липовый, лапотный... лыцарь... Ну хорошо, сказала - не провожать, не быть у вагона, а если быть в это время хотя бы на площади у вокзала, это тоже считается за провожание? Или в помещении самого вокзала. Значит ли это - не послушаться ее, быть непорядочным? По совести сказать, похоже, что да.