Осторожно, волшебное!

- У меня к тебе дело...

Это они сказали почти одновременно, как только за племянником закрылась дверь.

Спящий богатырь проснулся, отжался несколько раз на кровати, которая жалобно постанывала. Сказал хриплым спросонья голосом: «Ох, эта умственная работа! Запросто может погубить». И потянулся за раскрытой тетрадью. Вадик тронул Нициту за плечо. «Знаешь что? Пойдем под плакат».

Они вышли в коридор. В тупиковом конце коридора было окно, на подоконнике стояла измученная герань, которая падала и изгибалась, как вьющееся растение, и плющ, который должен был, согласно своей природе, падать и изгибаться, но вместо этого стоял совершенно прямой, закалившийся в суровой жизненной борьбе, с жесткими листьями, как на кладбищенских железных венках. Тут же висел плакат: «Берегись! Никотин отравляет легкие». Курили всегда под этим плакатом.

Вадик потеснил цветочные горшки, они сели рядом на широкий подоконник и задымили. Окно, мансардное, выходило прямо на скат крыши. Отсюда было далеко видно. Над миром крыш, то высоких, то низких, расставленных беспорядочно под углом друг к другу, мелко дрожал нагретый воздух, смазывая контуры. Солнце стояло в зените, прямые лучи его были нацелены на город, и короткие хитрые тени, свернувшись клубком, лежали у подножья труб, притаившись и ожидая того времени, когда можно будет начать расти.

- Понимаешь, одна тут... - сказал Вадик,- Надо бы ей помочь. Она иногородняя, будет осенью держать в московский вуз. А сейчас хочет взять отпуск за свой счет. Приехать на несколько дней - узнать, какие требования на экзаменах, ну и прочее подобное. Славная девчонка. Куда-то нужно будет ее пристроить ночевать. Да ты слушаешь, чертушка

- Слушаю,- сказал Никита довольно равнодушно.Он привык к тому, что у Вадика все «славные девчонки», «славные ребята» и всем надо помочь. Вадик, как мощная установка, воспринимал волны чужих бедствий и откликался на них.

- К вам нельзя ее? - настаивал Вадик.

- Если бы еще парень. А так... И что мать скажет.

- Да, пожалуй, неудобно.- Вадик огорчился.

Никита поднял одну бровь, посмотрел на него с усмешкой.

- Небось красуля, что так стараешься. Глазки-лапки-юбки... У тебя ведь высокая степень скоротечной влюбляемости, это научно установлено. Такое уж устройство организма. И желательно, чтоб влюбляемость была нерезультативная, безответная, вот тогда уж наш Вадик Ларионов...

- А ну тебя. Мне некогда. Послушай, это совсем не тот случай. Кончай.

Вадик не обижался, остроты ударялись о его спокойную непроницаемость и отскакивали, как бумажные стрелы от слона. Не потому что он был толстокож. А потому, что был силен - и знал свою силу, боялся ее. Потому что был от природы горяч - и проверил на практике, как далеко может завести эта горячность. Он себя держал жестко. По-пустому не вязался. Был из тех, что взрываются раз в год, зато уж как следует.

- Ну, кончил, ладно,- Никите вся эта история казалась скучной. Он позевывал.

- Да говорю тебе, славная девочка, рвется к учебе. Я ее даже не видел, если хочешь знать. Меня попросили...

Почему-то в таких случаях всегда просили именно Ларионова, а не кого-то другого.

- Может быть, к Мусе? - сказал Никита, пригцурясь,- У нее ведь отдельная комната.

- Было бы хорошо... - Вадик спросил после паузы: - Ты с ней встречаешься?

- Редко.

- Ну, понятно.

Никита посоветовал:

- Да ты сам ей позвони насчет этой девушки. Ничего страшного, она тебя помнит. Муська - добрая душа, если сможет, сделает.

Вадик, пошарив по карманам, нашел листок бумаги с каким-то текстом и записал на полях Мусин телефон. Никита заглянул через его плечо.

- Опять протокол... Распределение путевок... починить в общежитии... Тебе, кажется, хватает своих забот. Так нет, еще повесили на тебя этот быт. Совести у них нет...

Вадик лениво оправдывался:

- Ну, кто-то же должен. Нельзя без этого. Я бы не мог... Я привык...

Это был тоже старый спор между ними.

- Не знаю,- Никита пожал плечами,- твое дело стать хорошим специалистом. Родине от этого больше пользы. А не иметь сто нагрузок и носиться с высунутым языком за профсоюзными неплательщиками.