- Э! Не всякой присказке верь,- ухмыляется самодовольная Баба Яга.- Говорится «в тридесятом царстве», а понимать надо - в соседнем доме. Говорится «за морями, за горами», а на самом деле...
Баба Яга наклоняется к самому его уху, переходит на шепот. Подслушать трудно, она, бестия, хитра, только изредка доносятся отдельные слова. «Смастерил... Технарь... а мы...» Но по отдельным словам много ли поймешь?
Никита собирает прецизионные, или, иначе говоря, сверхточные, станки. Никита понимает толк в сложной сборке. Ои со станком накоротке, на «ты» с ним.
Здесь, в экспериментальном цехе, создают сначала один-два опытных образца, а затем начинают делать станок небольшими партиями, попутно еще отшлифовывая конструкцию, кое-что улучшая, доделывая.
...Собранный станок дробит - то ли суппорт плохо пришабрен, то ли ходовой вал бьет.
- Обойма подшипника ослаблена,- роняет Никита, проходя мимо и будто бы не глядя на станок, на молодого слесаря, который с ним мается,- Подтяни, Шурик, кольцо.
По слуху определил? Учуял, почувствовал? Это уже не «чю-юства». Это чувства. Без кавычек.
Если Никите что и дорого по-настоящему, то, наверное, вот это теснящееся сборище станков, разного назначения и разного облика, едва начатых, наполовину собранных и почти готовых, зияющих развороченными внутренностями самого сложного, причудливого рисунка, как при полостной операции, станков трудных и легких, удачных и незадачливых, с иным из которых проводишь долгие месяцы... затрачиваешь кусок жизни...
Синяк был классический - большой, сначала сине-фиолетовый, потом с желтизной и, наконец, радужный, весело раскрашенный. Сидел где положено, на скуле, да к тому же и бровь разбита.
Крепко припечаталась лестница. Ступени Мусиного крыльца хорошую оставили памятку.
Все подшучивали над синяком Никиты. Упражнялись в острословии. «Жена вдарила. Раз есть синяк под глазом, братцы, как не быть жене? Чья же тогда работа? - Это старик Дормидоныч, известный на участке балагур.- Ежели баба тебе еще не жена, а так... то она милует, голубит да варевом старается ублажить». Варианты: «Прыгнул в бассейн без воды», «Муж застал, обработал его», «Хотел с Останкинской башни, но подхватили, а когда тащили через парапет...»
Всерьез расстроена была только полная благодушная нормировщица Муза Дмитриевна. Как, ее любимец, в котором есть что-то тонкое, аристократическое, ее золотоволосый принц из сказки... «Неужели вы на самом деле, Никита, в воскресенье выпили лишнего... и где-нибудь приложились? Ну, до чего вам не подходит. Нет, не может быть, не могу поверить. Не ваш стиль. Вы изменили себе, мой мальчик. С вашими породистыми руками, изящным профилем...- И все еще сохраняя надежду на лучшее: - Маме вешали портьеры, а табуретка неожиданно рухнула? Да?
В цехе напротив, через дорогу, собирали на конвейере широко распространенный массовый станок. Это был честный работяга, проверенный, надежный, без капризов и неожиданностей. Один сошел, за ним следующий, и еще, и еще, все похожие, как близнецы...
А участок сборки экспериментального цеха не разделяла надвое (как пробор разделяет волосы) четкая прямая конвейера. Станки делали не одного типа, но какие Хотите - расточные, токарно-винторезные, шлифовальные, специального назначения, автоматы и полуавтоматы, многошпиндельные п агрегатные, для встройки в линию, для самостоятельной жизни... Никите почти всегда приходилось собирать эйёпериментальный экземпляр, осваивать его, биться над ним, вместе с конструкторами искать и устранять дефекты, улучшать конструкцию - такая работа иной раз затягивалась надолго, переползала на другой год, трудно даже бывало предсказать, когда же дело придет к благополучному завершению. План выпуска здесь не был законом, здесь царили свои законы. Конечно, легче шла сборка станков уже освоенных, знакомых, которые участок делал небольшими партиями - дюжина, десяток, два десятка в год. Но что значит - легче? Ведь это были станки высокой точности, иной раз предназначенные для лабораторных, инструментальных и других особых работ, станки, где отклонение на какую-нибудь тысячную миллиметра уже имеет значение.