Самый первый этап истории остракизма — это так называемый этап «меча в ножнах», когда в течение двух десятилетий (от принятия клисфеновского закона об остракизме в 508/507 г. до н. э. до первого применения этой процедуры в 487 г. до н. э.) этот институт номинально существовал, но не был в фактическом употреблении[867]
: остракофории на данном отрезке либо вовсе не проводились, либо, что менее вероятно, проводились, но оказывались безуспешными. Выше (гл. II, п. 1) мы писали о причинах подобной, действительно несколько странной ситуации: слишком дробный характер политической жизни, наличие достаточно большого количества соперничающих группировок (из них как минимум четыре особенно сильных и влиятельных — группировки Алкмеонидов, Мильтиада, Фемистокла и сторонников Писистратидов), отсутствие единства между этими группировками[868] и, соответственно, трудность создания коалиций — всё это препятствовало успешному проведению остракизма, поскольку делало минимальной возможность того, что кто-либо из «кандидатов» наберет требуемое количество голосов.Следующий, весьма четко определяемый этап — 480-е гг. до н. э., а если быть совсем точным — период от 487 до 480 г. Данный этап представляет разительный контраст с предыдущим с точки зрения интенсивности применения интересующего нас института: за шесть лет (487–482 гг.) прошло пять успешных остракофорий, а в 480 г. их жертвы были досрочно возвращены (хронологические вопросы были специально рассмотрены нами в гл. I, и вновь возвращаться к ним мы, конечно, не будем). Столь часто остракизм впоследствии уже никогда больше не использовался. Данные обстоятельства естественно привлекают наш повышенный интерес к данному этапу, к причинам столь резкого изменения ситуации. Как случился столь неожиданный переход от полного отсутствия остракофорий к настоящей их вспышке? На этом следует остановиться подробнее.
В другом месте нам уже приходилось реконструировать общую картину политической борьбы в афинском полисе в 480-х гг. до н. э.[869]
Здесь мы скажем об этом более кратко и лишь постольку, поскольку это необходимо для лучшего понимания соответствующего этапа истории остракизма. Вскоре после Марафонской победы политическая ситуация в Афинах в силу ряда конкретных обстоятельств значительно упростилась. Группировка сторонников свергнутых тиранов Писистратидов, возглавлявшаяся родственником Гиппия Гиппархом, сыном Харма, если она ранее и могла иметь какой-то авторитет, теперь полностью скомпрометировала себя: как известно, Гиппий лично присутствовал в войске Датиса и Артаферна в качестве советника. В данном свете более чем естественным представляется, что именно Гиппарх, сын Харма, а не кто-либо иной, стал самой первой жертвой остракизма. Далее, Мильтиад, как известно, скончался в 489 г. В предыдущем пункте данной главы мы говорили о ярко выраженном личностном характере политических группировок в классических Афинах, об их большой зависимости от фигуры лидера. Унаследовать положение Мильтиада мог только его сын Кимон, еще слишком молодой, по афинским представлениям, для активной политической деятельности (в начале 480-х гг. до н. э. ему было около 20 лет). Кимон все-таки рассматривался согражданами как достаточно влиятельный политик (об этом говорит появление его имени на остраконах уже в 480-е гг.[870]), но в целом юный возраст пока не позволял ему стать достойным конкурентом более опытных и авторитетных политических деятелей. Соответственно, былая группировка Мильтиада пребывала в незавидном положении, а, может быть, вообще временно распалась.Таким образом, политическая ситуация в Афинах на хронологическом отрезке между Марафоном и Саламином характеризовалась противостоянием двух оставшихся сильных группировок. Во главе одной из них стояли лидеры Алкмеонидов: Ксантипп[871]
, Мегакл, возможно, Каллий, сын Кратия. Вторая группировка возглавлялась Фемистоклом, стремительно и неуклонно набиравшим влияние. Что же касается группировок более мелких (о которых, впрочем, мало что известно), то они вынуждены были делать для себя выбор и присоединяться к одной из двух основных враждующих сторон. Интерес представляет, в частности, позиция такой видной фигуры, как Аристид. Этого политика, слывшего безупречно справедливым, вряд ли следует причислять к прямым сторонником Алкмеонидов[872]. Он, несомненно, был вождем собственной политической группы, но его авторитет в полисе основывался даже не столько на этом, сколько на этической репутации. В конкретных обстоятельствах он мог оказываться в одном лагере с Алкмеонидами (речь идет о коалиции не «за что-то», а «против кого-то», поскольку и Алкмеониды, и Аристид, хотя и по разным причинам, были враждебны Фемистоклу), но о принципиальной их солидарности говорить вряд ли следует. Наверное, не случайно, что Фемистокл вначале расправился путем нескольких последовательных остракофорий с лидерами Алкмеонидов, и лишь позже, спустя два года, оказался достаточно сильным для того, чтобы победить и Аристида.