Остракизм в Афинах

[11] Андокид. 1 (О мистериях). 107.

…Когда персидский царь выступил в поход против Эллады и они [афиняне. — И.С.] поняли величину предстоящих бед и размах царских приготовлений, они решили принять обратно изгнанников[1196], возвратить права тем, кто был подвергнут атимии, и вообще сделать общими для всех и спасение, и опасности[1197].

[12] Андокид. III (О мире с лакедемонянами). 3.

Так вот, когда-то у нас была война на Эвбее, мы держали в своих руках Мегары, Пеги и Трезену и стремились заключить мир. С этой целью мы возвратили Мильтиада, сына Кимона, изгнанного остракизмом и находившегося в Херсонесе [Фракийском. — И.С.]: он был проксеном лакедемонян, и мы рассчитывали послать его в Лакедемон для переговоров о мире[1198].

[13] Андокид (?). IV (Против Алкивиада)[1199].

(1) Не сегодня впервые я заметил, как опасно выступать на политическом поприще; нет, и прежде уже я считал это занятие тяжелым — еще до того, как стал заниматься общественными делами. Однако я считаю, что хороший гражданин обязан сам идти навстречу опасности ради интересов народа; сознание, что он может возбудить к себе ненависть в отдельных лицах, не должно удерживать его от участия в делах государства. Ведь от деятельности тех, кто заботится о собственном благе, государства ничуть не становятся сильнее; лишь те, кто заботится об общественном благе, делают государства сильными и свободными.

(2) Из-за стремления своего быть отнесенным к числу таких людей я подвергаюсь теперь величайшим опасностям: ведь если в вас я нахожу людей благожелательных и добрых, если вы — мое спасение, то, с другой стороны, я окружен многочисленными и очень опасными врагами, которые выступают теперь с нападками против меня. Настоящее состязание не относится к числу тех, которые доставляют победителю венок; нет, речь идет о том, как бы не отправиться в изгнание на десять лет, хотя ты и не совершил никакого преступления против государства. Кто же соперники, которые оспаривают такую награду? Это — я, Алкивиад и Никий: один из нас так или иначе должен испытать это несчастье.

(3) Достоин порицания тот, кто установил такой закон, который ввел в практику действия, противные клятве народа и Совета. Там вы клянетесь никого не изгонять, не заключать в тюрьму, не казнить без суда; в настоящем же случае без формального обвинения, без права на защиту, после тайного голосования человек, подвергшийся остракизму, должен лишиться своего отечества на такое долгое время!

(4) Далее, в подобных обстоятельствах большим преимуществом, чем другие, располагают те, у кого много друзей среди членов тайных обществ и политических союзов. Ведь здесь не так, как в судебных палатах, где судопроизводством занимаются те, кто избран по жребию: здесь в принятии решения могут участвовать все афиняне. Кроме того, мне кажется, что этот закон устанавливает наказание, которое для одних случаев оказывается недостаточным, а для других — чрезмерным. В самом деле, если иметь в виду преступления, совершаемые против частных лиц, то я считаю, что это наказание слишком велико; а если говорить о преступлениях, совершаемых против государства, то я убежден, что оно ничтожно и ровно ничего не стоит, коль скоро можно наказывать денежным штрафом, заключением в тюрьму и даже смертной казнью.

(5) С другой стороны, если кто-либо изгоняется за то, что он плохой гражданин, то такой человек и в отсутствие свое не перестанет быть плохим; напротив, в каком городе он ни поселится, он и этому городу будет причинять зло, и против своего родного города будет злоумышлять ничуть не меньше, а, быть может, даже и больше и с большим основанием, чем до своего изгнания. Я уверен, что в этот день, более, чем когда-либо, ваших друзей охватывает печаль, а ваших врагов — радость, ибо и те и другие понимают, что если вы по недоразумению удалите в изгнание гражданина, во всех отношениях превосходного, то в течение десяти лет город не получит от этого человека никакой услуги.

(6) Следующее обстоятельство позволяет еще легче убедиться в том, что закон этот плох: ведь мы — единственные из эллинов, кто применяет этот закон, и ни одно другое государство не желает последовать нашему примеру. А ведь лучшими установлениями признаются те, которые оказываются более всего подходящими и для демократии, и для олигархии и которые имеют более всего приверженцев.

(7) Итак, я не знаю, стоит ли мне еще говорить на эту тему. Все равно в настоящий момент мы ничего этим не достигнем. Я прошу от вас лишь одного: чтобы вы были справедливыми и беспристрастными эпистатами во время наших выступлений, чтобы все вы стали архонтами в этом деле и чтобы вы не давали воли ни тем, кто злоупотребляет бранью, ни тем, кто сверх меры льстит, а наоборот, были бы благожелательными для того, кто желает говорить и слушать, и суровыми для того, кто ведет себя нагло и нарушает порядок. Ибо, выслушав все о каждом, вы лучше сможете решить нашу судьбу.