Остров

Киритсис, будучи обычно человеком немногословным, рассказывал Марии о своей работе в Ираклионе и объяснял суть исследований, в которых он участвовал. Он рассказал, как война прервала эту работу и чем он занимался все эти годы, в деталях описывая уничтоженные бомбами города, в которых оставшиеся медицинские работники должны были стоять на посту почти круглые сутки, чтобы позаботиться о больных и раненых. Рассказывал о поездках на международные конгрессы в Египте и Испании, где специалисты со всего мира делились своими идеями и распространяли новейшие теории. Рассказывал и о разных препаратах, которые испытывались в последнее время, и говорил, что́ он на самом деле о них думает. Время от времени доктору приходилось напоминать себе, что эта женщина его пациентка и может со временем стать участницей группы добровольцев для испытания нового лекарства на Спиналонге. Иной раз он ловил себя на мысли, что странно было найти друзей на этом крохотном островке. Не только его старого знакомого Лапакиса, но и вот эту молодую женщину.

Мария внимательно слушала Киритсиса, но мало что говорила о собственной жизни. Она чувствовала, что ей нечем особо поделиться. Ее существование теперь стало таким ограниченным, так сфокусировалось на одном.

Но, насколько то было видно Киритсису, люди на Спиналонге вели такую жизнь, которой можно было почти что позавидовать. Они занимались своими делами, посиживали в кофейне, смотрели новые кинофильмы, ходили в церковь и помогали друзьям. Они жили в коммуне, где все знали друг друга и были связаны между собой. В Ираклионе же Киритсис мог каждый день в течение недели проходить из конца в конец по самой людной улице и не увидеть ни единого знакомого лица.

Для Марии такими же жизненно необходимыми, как встречи с доктором Киритсисом, стали и ее еженедельные встречи с Фотини, но свиданий с подругой она в последние дни ожидала со страхом.

– И что, на этой неделе тоже видели, как он выходил из того дома? – в очередной раз спросила она, как только Гиоргис отошел достаточно далеко.

– Раз-другой видели, – ответила Фотини. – Но только когда и Андреас там был. Начался сбор оливок, так что он больше бывает дома. Маноли с Андреасом осматривали прессы и потом вместе вернулись в большой дом к ужину.

– Может быть, твой брат все это просто вообразил. Если бы Маноли и Анна стали любовниками, Маноли уж точно не стал бы ужинать с Андреасом, так ведь?

– Почему же нет? Как раз наоборот, если бы он перестал приходить, подозрений стало бы больше.

Фотини была права. Анна тратила много времени на то, чтобы к вечеру быть безупречно причесанной, иметь свежий маникюр, она надевала самые красивые платья и играла двойную роль – хорошей жены перед мужем и доброжелательной хозяйки дома перед его двоюродным братом. Она без труда справлялась с ситуацией, и можно было не опасаться, что она случайно бросит на Маноли кокетливый взгляд или обронит лишнее словечко. Для Анны подводные течения лишь добавляли удовольствия от игры на воображаемой сцене и остроты ощущений. А когда приходили родители Андреаса и напряжение возрастало, Анна еще сильнее наслаждалась своей тайной.

– Тебе понравилось, как прошел вечер? – спрашивала она Андреаса позже, в темноте супружеской спальни.

– Да, а что?

– Просто так спросила, – отвечала Анна, а когда они начинали заниматься любовью, она ощущала тяжесть тела Маноли и слышала его низкие стоны.

И почему бы Андреас стал в чем-то сомневаться? Он засыпал во тьме комнаты с закрытыми ставнями, молчаливый и спокойный, – неожиданная жертва страсти Анны к другому человеку, мужчине, с которым она могла предаваться наслаждениям лишь при дневном свете.

Анна не видела в этой ситуации ничего противоестественного. У нее ведь не было выбора – Маноли появился в ее жизни совершенно неожиданно, и ее реакция на него была стихийной. Свобода воли никакой роли во всем этом не играла, и Анне даже в голову никогда не приходило, что могло быть иначе. Присутствие Маноли электризовало ее, заставляло шевелиться все волоски на ее теле, вызывая острое желание ощутить его прикосновение. По-другому и быть не могло. Она говорила себе: «Я не могу с этим справиться», и в те дни, когда Андреас уезжал на самые дальние участки, причесывалась особенно старательно и ждала Маноли к обеду в своей кухне. «Я ничего не могу с этим поделать».

Маноли был кровным родственником ее мужа. И обладай Анна всей силой воли мира, она не смогла бы прогнать его. Она попалась в ловушку, но была не из тех жертв, что жалуются, а Андреас, хотя все и происходило под крышей его дома, даже в малой мере не подозревал того, что Анна предает мужа в его же постели, а их венчальные короны становятся свидетельством ее вероломства.