Остров

Крестины состоялись в той самой церкви в Элунде, где Анна и Андреас обвенчались девять лет назад. Как много с тех пор изменилось, думал Гиоргис, сидя на твердой деревянной скамье в дальнем конце церкви, вместе с десятками других деревенских, и ожидая, когда его дочь и ее муж приедут вместе с малышкой.

Сам Гиоргис постарался приехать как можно позже и теперь сидел сгорбившись, желая избежать разговора с другими членами семьи Вандулакис, которых не видел почти два года. Александрос и Элефтерия сидели в первом ряду, когда он вошел внутрь, рядом с ними был Маноли, оживленно болтавший с сидевшими позади него людьми, он энергично жестикулировал, рассказывая какой-то анекдот, а его слушатели не могли удержаться от смеха. Маноли был все так же хорош, хотя его темные волосы стали немного длиннее, чем запомнилось Гиоргису, а зубы еще ярче сверкали на фоне загорелой кожи. Наверное, он тоскует по Марии, думал Гиоргис, он ведь до сих пор так и не нашел себе новую невесту.

Потом все собравшиеся встали. Вошел священник, по проходу направилась процессия, в которой шагали и Андреас с Анной. На руках Анна держала маленький сверток белых кружев.

Гиоргиса поразило то, как выглядела его дочь. Он ведь ожидал, что она будет светиться радостью материнства, но вместо этого увидел тощую фигуру, прошедшую мимо него. Гиоргис подумал о том, как выглядела Элени после рождения их дочерей, как красиво она пополнела, что было совершенно естественно для женщины, так много месяцев носившей дитя. Но Анна была худой, как молодая лоза, и выглядела невероятно хрупкой. Гиоргис уже давно ее не видел и никак не ожидал, что дочь будет вот в таком состоянии. А вот Андреас выглядел как всегда, заметил Гиоргис, он держался прямо и немного напряженно, будто осознавая свое место в этом мире.

Гул оживленных голосов стих, собравшиеся замолчали, словно никому не хотелось разбудить ребенка. Но хотя девочка и не осознавала происходящего, наслаждаясь теплом материнских рук, это был очень важный момент в ее жизни. До крещения София, как ее собирались назвать, была беззащитна перед «глазом зла», но после ритуала ее духовная безопасность становилась гарантированной.

Как только все снова сели на свои места, вперед вышел Маноли. После священника и самого младенца он был главной фигурой ритуала: он ведь был крестным отцом.

В согласии с критской традицией у ребенка должны быть не двое крестных, а один лишь крестный отец – и этот отец становился самой важной фигурой в его жизни после родителей. Пока собравшиеся наблюдали за всем и слушали священника, внимательно глядя на то, как святая вода смывает несуществующие грехи младенца, создавалась духовная связь между Маноли и Софией. Ему подали ребенка, и Маноли поцеловал девочку в лоб. Когда он это сделал, неописуемый аромат новорожденной окутал его. Ничто не казалось более естественным, чем драгоценность этого крохотного, невесомого существа.

В конце ритуала священник повязал через плечо Маноли белоснежную ленту, завязав ее узлом, чтобы создать символический круг, соединяющий мужчину и младенца. Маноли посмотрел на нежное лицо крохи и улыбнулся. Девочка проснулась, ее темные невинные глаза рассеянно посмотрели на него. На лице Маноли она могла бы увидеть выражение чистого восторга, никто бы ни на секунду не усомнился в том, что он теперь будет вечно любить и лелеять свою крестную дочь.

Глава 21

После крещения Гиоргис вместе с толпой зрителей вышел через большую двустворчатую дверь церкви на яркий солнечный свет. Ему хотелось поближе взглянуть на свою внучку, но хотелось также и поговорить с ее матерью. До этого момента Анна даже не подозревала, что ее отец был здесь, но, когда повернулась, чтобы выйти из церкви, заметила его и энергично замахала рукой через головы людского моря, теперь лившегося потоком мимо Гиоргиса. Вокруг снова звучали разговоры, умолкшие на время службы. Казалось, прошла целая вечность, пока Анна добралась до Гиоргиса.

– Отец, – весело заговорила она, – я так рада, что ты смог прийти!

Анна говорила с ним так, словно они были кем-то вроде старых приятелей или дальних родственников и давно не виделись, но она довольна возобновлением знакомства.

– Если ты и вправду так рада моему приходу, так почему не навещала меня уже больше года? Я ведь никуда не уезжал, – ответил Гиоргис и подчеркнуто добавил: – Кроме Спиналонги.

– Прости, отец, но в начале беременности я плохо себя чувствовала, а летом такая жара стояла, мне было не по себе.

Не было никакого смысла бранить Анну. Как и прежде. Она всегда умудрялась все вывернуть наизнанку и заставляла того, кто ее обвинял, самого почувствовать себя виноватым. Гиоргис и не ожидал от дочери ничего, кроме такой изворотливости.

– Я могу познакомиться со своей внучкой?