Остров

Маноли ненадолго задержался у входа в церковь, позволяя группе приятелей повосхищаться его крестной дочкой. Она все еще была привязана к нему белой лентой, и Маноли как будто и не собирался ее никому отдавать. То, как Маноли прижимал к себе кроху, выглядело очень мило, но вполне прилично. Наконец он подошел к человеку, который едва не стал его тестем. Они поздоровались, и Гиоргис внимательно всмотрелся в личико своей крошечной внучки, закутанной во множество слоев кружев, девочка уже снова заснула.

– Она прекрасна, правда? – с улыбкой сказал Маноли.

– Ну, насколько я могу видеть, да, – согласился Гиоргис.

– Копия своей матери! – продолжил Маноли, со смехом во взгляде посмотрев на Анну.

За все эти месяцы он и думать перестал о Марии, но тут почувствовал, что должен поинтересоваться ее делами.

– Как поживает Мария? – спросил Маноли.

Голос его прозвучал весьма заботливо и сочувственно, так что мог одурачить постороннего слушателя, заставив думать, что он по-прежнему беспокоится о судьбе девушки.

Этот вопрос следовало бы задать Анне, но она просто стояла молча и ждала ответа, вдруг задумавшись о том, не сохранились ли у Маноли чувства к ее сестре. А Гиоргис был более чем рад поговорить о младшей дочери.

– Мария в полном порядке, симптомы болезни ничуть не усилились с тех пор, как она там живет, – ответил он. – Бóльшую часть времени она занята тем, что помогает другим больным, тем, кто не может сам себя обслуживать. Если им нужна помощь – ну, приготовить обед, сделать покупки, – Мария все это и делает, и по-прежнему постоянно лечит людей травами.

О чем Гиоргис не упомянул, так это о том, что большинство обитателей Спиналонги теперь получают некое новое лекарство. Не было никакого смысла рассуждать на эту тему, ведь он не знал по-настоящему, что это может значить на самом деле. Гиоргис понял, конечно, что новые инъекции могут ослабить, смягчить симптомы проказы, но больше ему ничего не было известно. И уж точно он не верил в то, что проказу можно полностью вылечить. Гиоргису казалось чистой фантазией то, что древнейшая в мире болезнь может быть уничтожена, и не позволял себе ударяться в подобные мечты.

Когда Гиоргис умолк, к ним подошел Андреас.

– Калиспера, Гиоргис. Как поживаешь? – довольно прохладно спросил он.

Они обменялись необходимыми вежливыми фразами, и пора уже было уходить с церемонии. Неподалеку ожидали Александрос и Элефтерия Вандулакис. Элефтерию смущала пропасть, возникшая между ними и Гиоргисом Петракисом, и втайне она очень жалела этого старика. Но у нее не хватало храбрости высказаться. Это означало бы вызов ее мужу, ведь Александрос по-прежнему ощущал себя словно заклейменным тем, что оказался в такой тесной связи с колонией прокаженных.

Их семья вышла из церкви последней. Бородатый священник, величественный в алых с золотом одеждах и высокой черной шапке, стоял под лучами солнца и весело разговаривал с группой мужчин. Вокруг болтали женщины в ярких цветастых платьях, носились игравшие в догонялки дети, налетая на взрослых и визжа. Вечером должен был состояться большой праздник, и волнующее предвкушение уже висело в воздухе, подобно электрическим разрядам.

Когда Гиоргис вышел из мраморной прохлады церкви Святого Григория в палящий дневной зной, у него даже закружилась голова. Он моргнул, ослепленный светом, и капли пота стекли по его щекам, словно прохладные слезы. Воротник шерстяной куртки неприятно покалывал шею. Гиоргис не знал, нужно ли ему оставаться в этой толпе и веселиться весь вечер? Или лучше вернуться в деревню, где его успокоят знакомые узкие улочки и слегка обшарпанная входная дверь собственного дома? Но когда Гиоргис уже попытался ускользнуть незамеченным, рядом с ним возникла Анна.

– Отец, ты должен пойти с нами, выпить за внучку. Я настаиваю! – заявила она. – Если не пойдешь, это принесет неудачу ребенку.

Гиоргис точно так же твердо верил во всесилие судьбы и важность охраны от духов зла и их вредоносной силы, как верил в Бога и всех его святых, и, конечно же, он не желал навлечь какие-то беды на невинное дитя, отказавшись от приглашения дочери.

Праздник уже был в разгаре, когда Гиоргис припарковал свой грузовик под лимонным деревом на обочине длинной подъездной дороги, что вела к дому Вандулакисов. На террасе перед домом играл оркестр. Звуки лютни, лиры, мандолины и критской волынки сплетались друг с другом, и хотя танцы еще не начались, в воздухе витало их ожидание. На длинных столах стояли ряды стаканов, и люди сами наливали себе вина из бочек и накладывали на тарелки мезе, маленькие кубики сыра фета, пухлые оливки и только что приготовленные долмады. Гиоргис постоял некоторое время на месте, прежде чем тоже взял себе кое-какой еды. Он знал здесь одного-двух человек и завел с ними вежливую беседу.