Остров

Скоба просится домой. Менты потешаются над его наивностью. Скоба возмущается. Ему грозят рукоприкадством. Табличка «Инспектора...» изменяет проекцию вместе с дверью. Выглядывает низкорослый экзекутор в штатском. Скоба просится в камеру. Женщин перебазируют в просторный карцер. Скобу вкупе с сутенером — в малогабаритный.

Я заявляю насчет туалета. Ассистент препровождает меня. В дереве высверлена дыра. Пусть он подойдет, приблизит глаз, а я ткну... пальцем.

Возвращаясь из гальюна, различаю гул ударов. Кого-то уже пустили в обработку? Шум несется из большой камеры. Наверное, Люся с толстухой преподают уроки смирения сердечнице. Нет, это она сама колотит сапогами в дверь и поносит ментов.

Несовершеннолетних по одному отпускают. Поклоны благодарности.

— А можно вернуться на концерт?

— Оттуда вернешься сюда!

Мальчиков из коридора запускают в холл. Сидящий негромко общается с каждым.

Выпускают Скобу. Урожай из комплекса сократился пяти человек. Девица, дзюдоист, Скоба, некто пьяый и я.

Из камеры стук. Брезгливая маска толстухи. «Она сейчас задохнется». Мент забегает в камеру и за меховой ворот выволакивает, будто нашкодившую кошку, девицу. Она блюет влет. Мент запинывает ее в клозет.

Богатырь продолжает меня исследовать. Он прохаживается наискосок по дежурке, облокачивается на стойку у стола младшего по чину. Под галифе колышется бабье бедро.

«Слушайте, мы же русские люди!» Нет, не так. «Ребята, я могу вас спасти!» Не то. «Сейчас вы скоты, но я...» Ну уж!

Не пора ли вытянуть фант одной из теорий. Например, о том, что человечество группируется на три части: волки, овцы и всеядные. Так что же, овца? Или волк на псарне? Тогда натянем поубедительнее кудрявую шкуру.

Мой теперешний арсенал? Сугубо диверсионные атрибуты: зрение, слух, память. И — голос. Разумеется, после, когда выберусь из выгребной ямы.

Меня, в целом, утешает мой дар, у большинства нет и этого, так чем же им оплатить заботу?

Богатырь манит пальцем из-за слюнонепроницаемого плексигласа. С ученической готовностью и собачьей покорностью захожу в отсек. Он сидит (живот между колен) — я стою.

Богатырь: Как же ты так?

Автор: Да я ничего, собственно, не нарушил. Я просто:

Богатырь: А это?

Автор: Он не разобрался в ситуации. Разве я похож на хулигана? Я практически вообще не пью. Да чтоб я когда-нибудь позволил себе что-то такое...

Богатырь: А это?

Автор: Она очень спешила, и ей было не до объективности. Вы понимаете, я ведь не гопник из подворотни. У меня семья, дети.

Богатырь: Сколько?

Автор: Двое.

Богатырь: Деньги на штраф есть?

Автор: Как назло одна мелочь.

Старший по чину рвет рапорт. Я рад.

Богатырь: Подойди к нему. Запиши со слов и отпусти.

Автор: Спасибо! (Поклон.) Спасибо большое. Вы не представляете, как я вам благодарен.

Я не видел его лица. Я повернулся спиной и подошел к младшему по званию.

Он: Сядь.

Я (уклоняясь от перегара): Спасибо.

Он: Вокинжеков Петр Владимирович.

Я: Валерьевич.

Он: Пятьдесят третьего года рождения, проспект...

Я: Так точно. Квартира двести восемьдесят пять.

Он: И не стыдно тебе?

Я: Ужас как стыдно, буквально готов повеситься. Вы знаете, я ведь ничего не совершил. У меня брат в МВД служит. Я всегда уважал милицию. Я и работаю рядом с Речной милицией. Со мной в группе ребята из Речной учатся. Меня в жизни никуда не забирали.

Он: Где учишься?

Я: В Речном училище.

Он: А если сообщим о твоем поведении?

Я: Так я же...

Он: Придешь в среду.

Я: На собеседование?

Он: Да, принесешь.

Я: Что, характеристику?

Он: Слушай, мы же мужики. Я по закону обязан тебе согласно рапорта оформить на пятнадцать суток за хулиганство.

Я: Да я же только...

Он: Я там не был. Ты все понял?

Я: Сколько?

Он: Ну уж ты сам подумай. Только никому не говори, что здесь был. Жене не говори.

Я: Да что вы, она умрет, если узнает. В среду во сколько подъехать?

Он: Когда сможешь. Мы сутки дежурим. Если меня не найдешь, отдашь ему. Все равно кому, понял?

Я: Да.

Он: Только никому не говори.

Я: Да что вы, конечно, зачем же я буду трепаться? Вы меня так выручили, спасибо сердечное. До свидания.

Он: До свидания.

Я: Спасибо вам.

Еще раз прощаюсь с Богатырем. Трое задержанных сидят на спаренных стульях. Девица дремлет в карцере. Я прощаюсь с ассистентом. Я на пороге.

Младший по чину благодетель — в дверях: «Так ты все понял? Никому не говори. Жене не говори. В среду придешь». Китель распахнут. Мерцает папироска. Меркнут погоны. Я удаляюсь.

У них отсутствует чувство меры. Они алчны. Я даю, он возмущается, топочет ногами, составляет с Богатырем документ, и вдвоем напрягают меня возвести взятку во вторую степень.

«Из-за случая нельзя обвинять систему», — начинает мама. «Сколько раз мы тебе внушали — ни во что не вмешивайся», — ворвется в исповедь сестра.

Может быть, сходить в церковь? А если священник куплен? Так оно наверняка и есть.

Обратиться в «Человек и закон»? Все синхронно изложить. Со мной отправятся сотрудники. Снабдят меченой купюрой. Я вручу ее одному из двоих. Лучше младшему, поскольку он, наверно, обычно сшибает. Младший сразу расколется. Что у него за душой?