Остров

Шило-младший с гоготом повествует о своих судимостях. Первая — когда попался на грабеже квартиры. Какая по счету? Двадцать восьмая! И получилось все по случайности. И грабить не намеревались. С другом и двумя телками были в гостях у одной из них. Обе недавно перестрадали триппером и не знали еще, не обременят ли они друзей, по поводу чего отправились в диспансер. Обещали сразу же после получения прогноза вернуться. Ожидание для мальчиков было мучительным. Допив раскупоренные бутылки, распечатав и опустошив оставшиеся, они решили взглянуть, что хорошего есть у соседей по квартире, пожилой еврейской четы. С размаху, синхронно, плечами сбили замок. Дверь распахнулась. Замок поставили на прежнее место. Обследуя комнату, брали то, что приглядывалось, в числе прочего статуэтку, которых, впрочем, оказалось две: пастух и пастушка. Взяли пастушку.

Девочки не явились. Ребята покинули разграбленное гнездо. Мешок с добром схоронили на чердаке того же дома. Шило-младший сидел на кухне, пил чай, когда увидел ПМГ, подкатившую к дому. Понял сразу: за ним. Мысль первая — убежать, затаиться, отсидеться. Куда там!

Последняя ходка совсем за ерунду. По-глупому. Вместе с сыном освободились. Дома уже побывали. Матка, все такое. У сына — баба. Не все же козлов долбить! Вечерком пошли в пивбар. Чтобы отдохнуть культурно. А там — нате! Три мента сидели и привязались. Чего надо? Бритые? Ну и бритые! Не люди?! Из экспедиции! Им-то что? Через стол — офицеры, авиаторы, так и то осадили — что вы к мужикам привязались? Сидят себе тихо, никого не цепляют.

Ну, наверху — ничего. А вниз сошли, один из мусоров к сыну пристал. Заколебал просто! Сынок ему и вмазал. Ну, и понеслось! Они-то ментам до плеча не достают, а уж отмахали — будьте-нате! Шило-старший кричит: вызывай давай подмогу. Вызвали. Еще четверо прилетели. Ну, скрутили, конечно. Во-первых, что: только откинулись, а во-вторых — двое на семерых, попробуй?! На суде упи́саться можно было! Семь бугаев сидят и жалуются: избили! — Кто?! — Эти двое! Мать твою! Три года!

Ночная гостья сумбурно покидает обитель: срок снаряжать в школу сына. Муж — «отбывает». Попробуй-ка все одной. На прощание она соизмеряет объем, как бы ориентируясь «все ли я взяла?», на самом деле одинокая женщина определяет телесные прогнозы и фокусируется, между прочим, и на моей фигуре. У меня, впрочем, иная программа: «принять вахту» и вытянуться на топчане, и я ее, кажется, нисколько не скрываю. Дверь захлопывается. Первым из бригады появляется Душман. Он — бригадир. Явка на работу до срока — каприз рулетки его гуляний: случилось проиграть в карты где-то здесь, на одном из островов, — «там!» — акцентирует узбек неопределенность своего внедрения в ночной город на еще одну бессонную ночь.

Обычно Душман энергично вторгается в фургон под сюрпризы «Рабочего полдня». Первое — он материт мастера, чтобы пресечь официальности в вопросе опоздания. Второе — ссужает Аптеке на пиво. Третье — релаксирует на топчане.

Он женится не раньше тридцати, когда досыта погуляет. Впрочем, тут и другое. Те, которые хотели бы за него выйти, ему «до фени», а те, на которых он бы женился, уже за него не выйдут.

Ничего, вот он получит путевую характеристику и — в плавание. Родная стихия! Снова появятся деньги. Друзья. Чувихи. А главное — загранка!

...Минуту, а может быть, час он смотрит на ее лицо, но не потому, что оно кажется красивым или безобразным, — просто смотрит, хотя это и не соответствует его принципам, всему поведению того человека, которым он себя считает.

Я понимаю его смятение, когда он теряется: «Так кто же я?» — и вновь как бы изучает черты подруги, на самом деле пытаясь истерично нащупать нити своих чувств, мыслей — всего, что было, — он помнит, это, кажется, было, — а осталось ли? Что-то произошло с ним. Он как будто перевоплотился в другого, изможденного, дебильного человека? Это произошло за год. Да, год, как он в городе, и друзья, говорят, не узнают его.

Может быть, внезапность превращения ему только кажется? Может быть, ему на роду написано спиться в этом городе? Может быть, это лишь период в его жизни, препятствие, которое необходимо преодолеть, в результате чего у него за плечами окажется серьезный опыт? Опыт каждодневного пьянства? Опыт неубедительно залеченного трихомоноза? Опыт пресытивших память драк, потаскух и бессмысленных шатаний?

Написав заявление на имя Кормящего с просьбой принять его на должность рабочего по дно- и берегоочистке рек и каналов города, мог ли он представить, что год работы в этой организации образует тупик на пути следования его жизни? Панч набрасывал перспективы роста по службе, увеличения заработка (до 350!). Голову его кружила романтика загранплавания, он видел горбящееся волнами море, ощущал бодрящие уколы брызг. Первый год — курсы мотористов. Второй — капитанов и рекомендация на загранку. Вот это да!