Остров

— Болтаю, а мне бежать надо. Шефиня с обеда смылась. Почерчу свои схемки. — Чернова поднялась. Огляделась — пусто.

— Диплом получишь, уволишься? — Вера бережно ощупывала прыщ на подбородке.

— Куда? — Люба осматривала себя, поглаживая ягодицы, снимала чешуйки белил. — Хорошо там, где нас нет.

— Это так. А прибавят? — Вера расчесывала щеточкой брови. — Ну хоть червончик?

— Должны. Не больше пятнашки. — Сплела пальцы на затылке. Прищурилась на солнце. Потянулась.

— Стоило шести лет?

— А тебе?

Окончив когда-то институт, Вера ждет увеличения оклада. Пятидневная пытка для нее — восемь часов сорок пять минут, отданные в никуда, в бездну. Начальник поручает нарезать бумагу, отвезти на почту пакеты, куда-нибудь дозвониться. И так много разговоров. Стремиться к совершенству поверхностей лица и рук не столь рискованно. А главное, всем понятно. Вот и сидит она, стараясь самую себя переглядеть в зеркало, и, наверное (спроси ее!) , забыла, чего хотела в жизни.

Пять. Пять. Пять. Книги. Музей. Фортепиано. Бабушка. Сказки. Принц. Пять. Пять. Пять. Английский. Немецкий. Французский. Отлично. Отлично. Куда направят? Направили.

— Я к вам, девочки! — выпорхнула из кустов Надя. — Мой сволочь меня вон как обработал. — Придавила желтую припухлость под глазом. Подняла юбку. На бедре — сине-красные лепестки кровоподтеков.

— Бросай его к чертям! — Вера вскочила. Растопырила руки. — Пьяница! Бьет!

— Я уже отошла. Вначале бешусь. Потом забываю. Мне встряски даже полезны. — Надя снимает с плеч листики акации. — Сама тоже, знаете, не подарок. Он не хуже меня. И Ленку любит. Кто она ему? А он ей всегда что-нибудь приносит. Дочкой зовет. И вообще, как без мужика?

— Встречайся, когда невтерпеж, а дома их ни к чему держать. Паразиты. — Вера свела брови. Соединила на животе руки.

— Боже мой! Вы, бабы, хоть с мужиками спите, а я, шлюха старая, так в девках и подохну. Никто не зарится! — замотала головой Люба.

— Сладенький, успокойся. И на тебя найдется, — хотела Надя угомонить Чернову, но губы ее затряслись, глаза покраснели, и из них выжались слезы.

Сердитым взором смотрела Вера в не зримую никем точку. Люба, всхлипывая, уперлась в другой, одной ей видимый предмет. Потирая синяк, Надя глядела на свой, скрытый от всех глаз, объект. Подруги стояли, отражая зелень листвы.

— Ой, девки! Никому-то мы не нужны! Никомушеньки! — обняла Надя подруг за талии. Притянула. Они засмеялись вдруг. Люба — со слезами на щеках, Вера — с серьезным еще лицом, Надя — сморщив свое, будто гуттаперчевое, личико.

РЕБЕНОК

— Про Любкину любовь слышала? — спросила Надя, когда Чернова ушла, а подруги уселись.

— Уже призналась? Не представляю, чем они занимаются, когда бывают одни. О чем им вообще говорить? — Вера гладила загорелые ноги. — Он совсем ребенок.

— Этот ребенок все бары знает. Они так и ходят из одного кабака в другой. — Лицо Надино блестит на солнце. Пахнет кремом. — А то он один идет, ее оставляет. Любка как собака сидит, ждет. И рада-радешенька. Деньги из бабы только выматывает.

— Ну, а ей-то что надо? Вот чего не пойму. — Вера массирует колени. Щиколотки.

— Ты, Вер, такая умная. О чем ни спроси — все знаешь, а таких вещей не понимаешь. — Надя захихикала. — Она у нас девственница.

— В курсе. Что с того? Нашла бы хорошего парня. Вон хоть Баранова. — Дыхание стало коротким, прерывистым. Вера сглотнула.

— Ты что-о-о! — протянула Надя. — Он ей все разворотит! А Дима — мальчик. Чистенький, ничего не знает. Он ей как раз.

— А с Костей что, покончено? — Вера скосила глаза. — Она за него замуж собиралась.

— И выйдет еще. Просто не может к нему неученой прийти. Понимаешь? — Надя взглянула на Веру, на ногти свои, на воробья, на фонтан. Уставилась в никуда. — Что он с ней будет делать?

— Как — что? Раньше невинность ценилась, а теперь? Наоборот? — Перестала гладить ноги. Скрестила руки на груди.

— Я ей говорила. Столько лет валандаться и — ничего. — Надя сорвала ветку акации. По одному стала обрывать листья. — Этого никакой мужик не выдержит. Клава рассказывала, как в проходной их растаскивала: Любка на Костю бросается, на шее виснет, а Клавка их разъединяет! Концерт!

ЧЕГО ЖЕ ЕЙ ЕЩЕ?

Дома́ такие же фиолетовые, как небо, освещенных окон все больше. Свет ярче. День удаляется от ее окна. Вера глубоко вздохнула. Повернулась к нему. Глаза закрыты. Спит. Или не хочет смотреть. Он умеет доставить радость. Она счастлива, когда он здесь. У нее. Но не любит, как любила бы. Нет! Хотя что в ее жизни сладостней этих часов? Чего же ей еще? Почему тревожно, грустно, охота реветь, удрать куда-то — куда? Что будет еще? Чего ждала? Искала? Мечты? Расчеты?

Учеба. Диплом. Радость? Работа. Друзья. Радость? Деньги, вещи. Мебель. Радость? Он. Он. Радость?

Как случайно приходишь ты к нам, Радость? Полыхаешь вдруг где-то, кажется — в нас, подумаешь — во сне, и перекинешься на другого, а человек уйдет и запалит кого-то дарованной ему радостью. Но и тебе ее подарили. Не огорчайся!

Где ты, Радость? Порой я чувствую тебя, но думаю, ты ли это? Нет!