Остров

Когда Молчанова вели к начальнику караула, он чуть не плакал. Молчанов очень толстый, рожей похож на хомяка. Весь в веснушках. Парень тихий, домашний и ворует тихо, а тут вот попался. Теперь его как-нибудь накажут, а ему и так достается в группе почти от всех и ни за что. А кличку ему дали Соленые Яйца.

Из дневника Гали.

Я поняла, что не люблю Толю. Он красивый — а мне не нравится. Его голубые глаза, по которым все сходят с ума, кажутся мне твердыми и плоскими. В него влюблены все девчонки, а он любит только меня. Толя сказал мне об этом сегодня. Хотел поцеловать. Я не дала ему это сделать. Не могу целоваться с тем, кого не люблю.

Ко мне заходила Маринка. Она беременная. Не знает, что делать. Говорит, что в первый раз аборт не всегда можно делать. Она сказала обо всем Сашке. Тот согласился жениться. Но главное в том, что теперь вся ее жизнь ограничится ребенком. Об учебе и о себе будет нечего и думать.

По-моему, ей надо любым способом избавиться от ребенка.

Из дневника Миши.

Вчера после занятий нас с Лашиным оставили натирать пол в актовом зале. Мы опоздали на линейку, а опоздавших всегда заставляют что-нибудь делать. Мы натерли быстро и пошли в вечернюю школу, но по дороге Васька сказал, что у него есть рубль. Мы пошли к дневной школе, которая напротив училища, и натрясли у ребят с полтинник. Купили бутылку яблочного и пошли к Ботаническому саду. Там перелезли через забор и сели в беседке, которую знает вся наша группа. Беседка исписана именами ребят и девочек, словами «любовь» и разными ругательствами. Сделаны даже рисунки с пояснительными надписями. Я не понимаю, зачем ребята это делают. И когда Васька достал нож, я ему сказал, чтобы он ничего не писал.

Вообще странно. Вот Васька. У него чистые, просто прозрачные, голубые глаза. Щеки румяные, даже кажется, что у него всегда повышенная температура. Его и зовут в группе «Маша». А он сейчас хотел написать или нарисовать какую-нибудь гадость. И ведь в голове у него все это уже было представлено. Как-то нелепо.

Из дневника Гали.

Только что у меня были Маринка с Сашкой, тащили на свадьбу. А я не пошла. Как это так? Двоюродные брат и сестра? Говорят, правда, что во Франции это модно, но только представить — брат и сестра.

Сейчас я понимаю, почему все так странно у них было. Как ни придешь, они каждый раз будто из постели. Олег одет наспех, рубашка не заправлена, потный, глаза бегают, и было в нем что-то неприятное, даже страшное. Смотрит на тебя так, будто ты перед ним голая, — я даже стеснялась. А чего ходила к ним, не знаю. И Светка тоже всегда в одном халате, даже без трусов, и лицо недовольное. А на диван садишься, смотришь — покрывало измято, а на нем то лифчик, то трусы Олега брошены. Как их родители не убили? Свадьбу играют! А если бы Светка не залетела? Так втихаря бы и жили. Теперь с коляской скоро будут ходить. Прямо сон страшный!

Из дневника Миши.

Вчера вечером ко мне зашел Генка. В руках у него была завернутая в газету бутылка. Спросил, хочу ли я выпить. Конечно, да! Пошли к его тетке. Он мне про нее рассказывал. Баба, говорил, фартовая. Живет тетя Зина недалеко, на Шестой линии, у набережной, в Бугском переулке. Квартира коммунальная. Один сосед по полгода гостит в дурдоме, а другой, молодой парень, ходит в загранку, а комнату его жена сдает. Квартира паршивая. Первый этаж. Пол дощатый со здоровенными щелями. Трубы ржавые, текут. Ванны нет. Грязища.

Встретила нас тетя Зина неприветливо. Наверное, из-за меня. «Привел... Чего привел... Ходят... Водят...» — бормотала она почти про себя. Одета была в салатно-бежевое кримпленовое платье. Генка говорил, что это ее гордость, за которую она очень боится — вдруг кто продаст, и постоянно перепрятывает. На ногах у тети Зины белые босоножки, а ноги все в синяках и царапинах. Генка развернул газету и дал ей бутылку. Она быстро взяла и, как хищная птица, склонила над бутылкой голову. Генка сказал, что мы поздравляем ее с днем рождения, а батя вот спиртяшки прислал.

Когда Генка меня со всеми познакомил, мы сели за стол. Я огляделся. Комната меньше нашей. Потолки низкие. У стены, за которой живет дурной сосед, полуторная кровать с отбитой местами эмалью. На одеяле, какие выдают летом в больницах, горка грязных подушек. У противоположной стены буфет, который, будто старый пес, облез и протер свою шкуру до костей. В комнате два окна. Света они не дают из-за дома, стоящего метрах в двух перед ним. Между окнами крашенная в фисташковый цвет тумбочка. На ней телевизор «Волхов». Генка говорит, что тетка взяла его напрокат. Телевизор сломался, и она боится нести его назад.