Остров

Посреди комнаты обеденный стол, накрытый для праздника. На изрезанной клеенке в алюминиевой кастрюле картошка. В общепитовских тарелках соленые огурцы, грибы, селедка. В алюминиевой миске студень. Стоял еще торт, который тетка заказала на комбинате к своему рождению. Генка говорит, когда заказывают свои, то кондитеры кладут всего столько, сколько положено, а не как обычно. В широкой стеклянной вазе насыпаны орехи и шоколадные обломки, которыми на комбинате посыпают изделия. Тетя Зина вышла, а вернулась с полной сковородой жареного мяса.

Вокруг стола шесть стульев разного калибра, но добытых наверняка в одном месте, на свалке. Мы сидели на этих стульях.

На столе стояло шесть бутылок. Две водки и четыре «семьдесят второго». Тетя Зина поставила спирт и сказала, что они без нас не начинали. Дядя Саша убрал карты и разлил водку. Мы выпили за здоровье виновницы. Дядя Саша разлил еще. Предложил выпить за то, чтобы все было хорошо. Выпили. Водка кончилась. Я сказал, что мы пили за здоровье тети Зины водку, а теперь надо выпить портвейна. В голове шумело, хотелось какого-то движения.

Тетя Валя называла нас ребятками, рассказывала, какие в молодости устраивала вечера. Мы выпили за ее молодость. Тетя Зина сказала, что хорошо бы позвать соседей, которые снимают комнату морячка.

Это были молодые ребята. Ему лет двадцать. Ей, на вид, как нам. Говорят, что муж и жена. Он — высокий, здоровый. Девчонка аппетитная. Яркая, как сырая переводная картинка. Волосы пышные, глаза коричневые, глубокие, с желтым светом изнутри. Нос вздернут. Губы такие, что их хочется сейчас же поцеловать. И сама вся, будто вот-вот... Ноги полные, грудь небольшая. Вообще совсем еще девочка. Они все отказывались, жалели, что не знали о рождении, но потом зашли.

Парня зовут Валерий. Он вел себя тихо, называл всех на «вы». Разговаривал со мной, приглашал как-нибудь зайти, посмотреть его работы. Он художник. Девчонка молчала, часто смотрела на Валеру, а смотрит она на него внимательно и долго, как на икону. В глазах у нее все время грусть, как у обезьянок в зоопарке.

Посидели они недолго. Выпили с нами по стакану и ушли, сказав, что надо по делу.

В это время погас свет, и мы с Генкой пошли посмотреть, в чем дело. Тетя Зина вышла за нами, но когда увидела, что из угла, в котором мы шуруем, вылетают искры, то заорала как бешеный поросенок и спряталась в туалете. Тетя Валя вышла ее успокаивать, а когда свет был починен и все мы шли в комнату, то я услышал чей-то оживленный разговор. Кто-то кому-то что-то доказывал и, распаляясь, ругался. Я спросил, кто это? Генка сказал — дядя Саша. Он вообще молчалив, только по пьянке заведется сам с собой матюгаться — не остановишь.

Тетя Зина сказала, что дядю Сашу надо отвести домой, потому что жена у него — «сука». Оказывается, он сосед Валентины Степановны, и та попросила меня помочь ей его доставить. Я согласился. Был первый час. Генка сказал, что останется у тети. Ну что ж, так я и думал, она, видно, его поит, кормит, а ему — все равно. Мы выпили на дорогу. В дверях Генка мне подмигнул. Ох, и вмазал бы я ему сейчас по роже.

Дядя Саша был совсем пьян. Рожа его вспотела и стала похожа на мороженую картошку в мокрой земле. По дороге он пел песню про несдающийся Варяг. Мы дошли до Первой линии. Там их дом. По лестнице дядя Саша шел тяжело. Мы его волокли и подталкивали. Когда вошли в квартиру, жена открыла из комнаты дверь — он на жену и повалился. Входная дверь закрылась. Я прислонился к ней и стал оседать. Все кружилось, мутило. Хотелось спать, но когда закрывались глаза, то проваливалась голова. Я встряхивал ею и ударялся о дверь. Тетя Валя стала меня поднимать. Я слышал, как дядя Саша ругается с женой. Мне стало смешно. Я стал хватать тетю Валю руками. Она тоже засмеялась. Я несколько раз громко чмокнул ее в шею. Она повела меня по коридору. Было темно. Мы тыкались в стены. Что-то упало. Я выругался.

Вошли в комнату. Не помню даже обстановки. Все вертелось перед глазами. Плыли огромные круги. Я лез к ней под юбку. Мы все смеялись. Она толкнула меня на диван. Сама стала раздеваться, смотря на себя в зеркало. Наверное, я в нем тоже отражался. Мы были там оба. Казалось, что я катаюсь на бешеной, стремительной карусели. На ней меня укачало. Я могу упасть... Я повалился лицом на диван. Тетя Валя окликнула меня. Я поднял голову. Она стояла передо мной голая и была похожа на лошадь, которая давно в работе: спина провисла, живот вспучило, а на ногах вздулись вены. Груди были большие, но отвислые. Сквозь кожу просвечивали зелено-голубые жилки. Соски темные. Как две изюмины. Сколько мужиков мяли эти груди? И еще я подумал кое о чем в этом же роде, отчего мне стало совсем не по себе, когда осматривал ее с ног до головы. А ведь она лет на двадцать пять старше меня. На целую жизнь! Страх! Сейчас мы с ней ляжем, а в уме я ее все время зову по отчеству или тетей. При толстом теле у нее тощие ноги, и она похожа на семенящего клопа, когда двигается по комнате.