Остров

Обнаружив, что изменения, произошедшие в сыне, не в лучшую сторону, Осталова забирает Сережу из интерната. С осени он отправляется в покинутую ранее школу. А дома, при сыновьях, Анна решает иметь какого-то серьезного человека, и таким оказывается Приданчук, которая, назначив сумму, соглашается. Осталова просит своего «младшего друга» дисциплинировать мальчиков, подогнать по гуманитарным предметам. Однако авторитет Приданчук тает. Наказания ее кажутся братьям несправедливыми, прежнее восхищение ею, Зинаидой же детям внушенное, любовь к ней сменяются иронией и недоверием. Насмешками. Приказы Приданчук весело обсуждаются, а выполняются с открытой неохотой. На вопросы ее: «Любите меня? » — ребята ничего не могут ответить и только после ее неиссякаемой настойчивости бубнят: «Ну да. Да». — «Ну, так любите?» — «Любим». А как-то Дима отказывается отправиться в угол, и Зинаида, предчувствуя свое полное падение, решает непременно вернуть расположение братьев. Для этого она пытается ребят порадовать. Так, берет Диму на вечер в Дом офицеров.

Какой это был праздник! Сколько мундиров! А на них ведь пуговицы, погоны, звездочки. Нашивки. Парад восторгов! Военные танцуют с Зинаидой, склоняются, спрашивают о чем-то. До меня доносится «племянник». Мне тоже хочется танцевать, и я кружусь вокруг своей оси, одну руку то уперев в бок, то расправляя (крыло), вторую возведя к потолку, стараясь изобразить и мужчину, и женщину, столь часто виденных на экране телевизора.

Военные — страсть. Влюбляюсь в этих добрых дядей, могущих, внезапно выудив пистолет, порешить врага. Издали приметив мундиры, мчусь, прижав ладонью правый бок, согнувшись вправо, боли наперекор, — мчусь, чтобы в нескольких шагах от них пытаться пройти как военные на параде, держа руку у виска (честь). Дома хвастаюсь: «Сегодня я отдал честь генерралу!» Мечтаю об армии. О форме. Я — участник кровавых боев за Новую Власть, рублю белых, гоню своего коня, рублю махновцев, пленяю басмачей, правлю танк на фашистские шеренги, стрекочу пулеметом, кричу: «Патрроны! Патрроны!» — и умираю. Меня убивают! Сколько раз меня убивали! Сколько раз я умирал! Пули, как пчелы, облепили меня дырами ран, и я, расхлестывая кровь, все же что-то совершаю еще для победы, убиваю кого-то. Взрываю мост. А вот кулацкий нож режет меня. Я — герой Валя Истукан — оседаю на отражающих смерть глазах изранивших меня отца и брата (Отец? — Отец!). И я уже — Рита, бьют меня, пытают, волокут голышом за волосы на мороз — вешают, прибив к груди табличку: «Партизан». Сколько я пережил! Сколько мук и смертей!

VII

Лагерь Дворца пионеров в Рожеве расквартировался в местной школе-интернате. Детям отвели второй этаж. Первый — персоналу и руководителям.

Перед интернатом — заболоченный пруд, — если идти от шоссе. Собака (Осталовы зовут ее болотной) погружается в воду. Переплывает пруд. Вид ее деловой. Движется, словно не имеет лишней доли времени. Коротко отряхивается. Трусит, поводя носом.

На отдыхе кружки музыкальные, хореографический и рисовальный. После линейки и завтрака все занимаются своими делами. Художники отправляются на этюды. Трубачи совершенствуют свою игру. Скрипачи почему-то без руководителя. Вчетвером остаются в своей палате, разучивая партии. Тесемкин — ударник. Он — тоже без мэтра. Один кочует из помещения в помещение, перемещая свой комбайн. Сережа вместе с остальными отправляется в зал, где их ожидает Элеонора, облокотясь на рояль. Покуривая.

Отвернувшись от Элеоноры Майеровны, я не заплакал, а представил себе, что ничего не существует: ни меня, ни зеркального зала, ни улиц, ни дождей. Ничего. «Ну куда я возьму такого медвежонка? — освободила легкие от дыма Элеонора. — Отдайте его в легкую атлетику. Здесь же. Там хороший тренер». Серегу взяли. Худой и гибкий — он подходил. Мама в тот же день отвела меня в кукольный кружок. Здесь мои хохот и шалопайство пришлись впору. Дни занятий совпадали, и мама возила нас во Дворец вместе. Серега упражнялся в растяжках и шпагате, а я осваивал изготовление бумажных голов для кукол по формам.